Мальчишка снова помедлил, втянул росу с очередного листика и сказал:
— Я другую лампу поставил и опять думаю о радуге.
В глубине дороги слышится ломкий треск.
— Баб, я не боюсь мотоцикла? — на всякий случай спрашивает Антон.
— Нет, ты же храбрый и сильный, — отвечает жена. — Пей росу да умойся ею.
Мимо стрекочет на «Яве» знакомый туманный браконьер Костя.
— Привет москвичам! — хрипит Костя, словно его мотоцикл вдруг заговорил. — Рано встаёте!
— Стараемся.
Мотоцикл сворачивает к Лакае.
— Антон, хватит! Простудишься босиком, идём домой! — зовет бабушка.
— Иду!
— Нарви росы и домой отнеси, — советую я.
— Дед, ты шутишь, да?
Воскресенье. Пан Юсис запрягает, собирается в костёл. Замечательная, прямо музейная бричка Яна чутко отзывается поднятым с земли оглоблям, нетерпеливо вздрагивает, покачивается на очнувшихся рессорах. Честное слово, странно, что этому ажурному сооружению с багажником и мягкими сидениями нужна лошадиная тяга. Классическая польская бричка с бронзовой арматурой‚ только без кузова, открытая.
Бричке Яна Юсиса завидуют все окрестные хозяева. (Да и саночки-самокаты дубовые полозья у него завидные). Работники литовских музеев под открытым и закрытым небом гонялись за ней. Мечтали заполучить бричку вместе с хозяином — для демонстрации живого сельского быта. Яну делали предложения. Он не отказывался и не соглашался. Он не понимал, о чём речь. Какой музей, какая бричка без пашни, без скота?
Пан Юсис направляется к нашему дому. Я знаю зачем, однако не спешу навстречу. Надо оставить старику пространство для разговора.
— Ну что, товарышч, едем в город? — обращается ко мне Ян. — Лошадку досмотришь у костёла. Потом в магазин завернём.
Старик знает, чем купить — магазином, продуктами, они у нас всегда на исходе. А мне и без магазина интересно в десятый раз слушать старика. В дороге он разговорчив и открыт: взял в руки вожжи — заговорил, оставил — замолчал.
Ян о моём бескорыстном интересе к нему не догадывается. А догадался бы — искренне не понял, чем он может быть интересен городскому человеку да ещё из Москвы.
«Товарышч» — наиболее частое обращение Яна ко мне. Так он раньше давал понять, что с советской властью у него приличные отношения, и привык. Когда подсобишь ему в чём-нибудь, бывает, благодарно бросит «пан Владзимеж», а то и просто «Володя». А когда хочет обругать, конечно, за глаза, называет «соседом» или ещё убийственнее — «Володькой».
— Ну, едешь, пан? — повторяет старик.
