Километров за восемь-десять от палатки обнаружили бедную деревеньку, не больше шести-семи дворов. Избы с земляными полами. В некоторых и куры живут вместе с людьми. В трёх избах живут бывшие полицаи — отсидели своё в лагерях, теперь дома сидят. Раза три удалось купить яйца и молоко. Картошку и лук нам не продавали, у самих, говорят, нет.
Мы и не догадывались, что в деревне может быть такая бедность, почти нищета.
Иногда дочь бродила одна. Уходила от палатки далеко, не боялась. Как-то прибежала испуганная:
— Пал, в осоке кто-то косой машет.
— Косарь, наверное, кто же ещё?
— Нет, не знаю,
— Пошли, поглядим.
— Я боюсь.
— Мы осторожно.
Алёна долго вела меня вдоль берега еле заметной тропинкой. Наш песчаный откос плавно и незаметно перешёл в заболоченную пойму Дриссы. Пойма поросла осокой, камышом и аиром. Сосновый лес прижал её к реке.
Где-то действительно косили.
Мы вышли на опушку, спустились в кустарник перед осокой.
— Пап, кто это?
В осоке слышится шелест, угадывается движение косы. Над кустарником маячит голова в засаленной кепке.
— Кто это? — снова спросила дочь.
— Как кто? Человек.
— Такие люди не бывают…
Тихо, не показываясь из зарослей, проходим вперёд, поближе к косарю.
В воде стоит человек лет пятидесяти в белой рубахе навыпуск и неуклюже машет косой. Левое плечо выше правого. Косовище — ручка косы — торчит справа под мышкой. Ноги не переставляет, а с трудом выдергивает из шаткой почвы. Лезвие косы ходит не совсем плоско, а сверху вниз, захватывает мало. Срезанная осока ложится под ноги в воду.
Я подбираюсь ещё ближе. Теперь вода мне выше щиколоток. Дочь остаётся на прежнем месте, не подходит.
У косаря ниже плеча нет правой руки. Левую ногу выше колена заменяет деревяшка. И он косит! Косит, стоя в воде, острую, как коса, осоку. Здесь всякая трава в корм.
Протез-деревяшка чавкает при каждом взмахе, скрипит кованым ремнём-креплением. Ладонь здоровой руки впаялась в лучек — перехват посредине косовища. Конец косовища, прижатый к телу остатком усеченного предплечья, ворочается под мышкой, норовит вывернуться. Коса не звенит, ноет. Но человек косит. Косит, потому что косить больше некому. Как на войне: кто, если не ты?
Не было тогда в Белорусских деревнях целых мальчишек и мужиков. И не могло быть. Кого война не унесла, тех искалечила. В старину говаривали: «Наш инвалид без пороху палит».
Почудилось, будто здоровая рука инвалида сжала моё сердце. В голове загудели, завыли в голос изнуряющие строки стихотворения молдаванина Григоре Виеру «Возвращение». Они о женщине. Они о том же:
