Акука | страница 28



— Смотри, Антоша, — бабушка протягивает к нему ладонь с птенцом.

Мальчишка будто выключается.

— Акука.

— Птенец, — соглашается бабушка, — ласточкин.

Антон Антоныч трогает ладошкой головку Первого Бедового.

— А теперь спи, Акука, — строго и невпопад говорю я внуку, а на бабушку смотрю ещё строже.

Бабушка выходит и снова сажает птенца на крышу улья. Ласточки-родители всё ещё трещат над ульем. А из дома несутся вопли Антон Антоныча.

На хутор легла ночь.

Первому Бедовому стало холодно. Поскальзываясь, он перебирается на самый край крыши и думает: «А чего я тут расселся? Только маму с папой пугаю — вон как носятся».

Подумал так, да как встряхнётся сразу всеми молодыми перьями, всем пухом на животе — и вниз! И так здорово получилось, что полетел-то он вверх. Сам взлетел!

Встал на крыло!

Родители не удивились. Отец полетел впереди Первого Бедового, мама ласточка — сзади. Сели все трое на провода. И только отдышались-успокоились, как улышали жалобное щебетание Второго Бедового. Он слетел на крышу землянки у огорода.

Снова затрещали ласточки-родители: Второго Бедового выручать надо.

Только Антон Антоныч этого не слышал. Он спал.

Лес в звёздах

Шилишки окружает высоченный лес. В звёздные ночи сосны и ели мерцают, как новогодние. На них повисают звёзды. Будто оказались деревья в чёрном бархатном зале под огромным фиолетовым куполом.

Но вот народился месяц. Он встаёт, несмело подсвечивает сосновые кроны, постепенно осветляет высокое небо и гасит звёздные гирлянды на широких сосновых и еловых лапах.

А повернёшься к месяцу спиной — лицом на Запад, — деревья западной части хутора по-прежнему усыпаны звёздами.

Но поднимется месяц над лесом, гаснут и они. И тогда выступит из темноты весь серебряный лес вокруг хутора. И снова всё, — как в большом новогоднем зале: зажги в нём свет и растворится в этом свете тёмное изумрудно-оранжевое мерцание украшенной ёлки.

Ночь серебряная промывает мои глаза в ленивом тумане.

Падают звёзды. День и ночь катятся они по небу: «Рассыпался горох на четырнадцать дорог».

Через годок-другой научу Антон Антоныча считать падающие звёзды.

Ночные звёзды падают из детства. Падают и гаснут, падают и гаснут, прочертив в небе короткий искровой след. Для меня это не след, а далёкий невысказанный взгляд моей умершей бабушки. Взгляд из моей Каширы, родного городка на Оке.

Потемнели поля и луга. Остывают теплые тропинки и дороги.

«Доброму ночь не в убыток». Спит Антон Антоныч. И рука бабушки на детской головушке как целебный ромашковый венок.