– Эстер? – девушка протягивает вещь матери.
– Эстер? – вторит мать. – Давненько ты меня так не называла.
На смену обычному выражению лица матери приходит беспокойство, и Фрейя ошеломлена. Хотя оно так же быстро исчезает, единственное, что сейчас в движении, – шарф, который обвивается вокруг шеи матери, его целлюлозные компрессоры чувствуют тепло, он напоминает серо-розового удава.
Как только Эстер уходит, Фрейя остается в комнате наедине с ароматом кофе и духов на основе сандалового дерева. Возможно, если бы Руби была жива и девочки росли вместе, то они бы могли объяснять друг другу происходящее с точки зрения логики: в темные времена, когда на мать накатывала волна стресса и с ней невозможно было жить. Такое случалось, когда Эстер не только работала в дневную смену, но и находила силы изучать протезирование; в такие дни мать могла буквально превратиться в параноика, обвинить Фрейю в лентяйничестве или обыскать парочку ящиков в спальне дочери. Запах сигарет Руби, спрятанных в лифчике сестры, все еще свеж в памяти Фрейи. Мать зря тратила свое время что тогда, что сейчас.
– Она хочет, чтобы я была похожа на нее, – бормочет Фрейя, надевая смарт-очки.
– Я думаю, Эстер хочет, чтобы у тебя сложилась карьера, – нежно отвечает голос.
Как и всегда, Руби приводит взвешенное суждение, справедливое по отношению к Эстер. В былые времена она, как никто другой, помогала Фрейе понять, что мать – уже полностью сформировавшаяся личность. Зимними вечерами из кухни слышался низкий, пытливый голос Руби, которая задавала вопросы. Когда Эстер научилась готовить такие замечательные ребрышки по-китайски? Какие у нее планы на выходные? Когда она собирается забрать свою палатку у друга и начнет ходить на фестивали? Сестра выманивала крупицы информации, которые сбивали с толку Фрейю, окутывая личность матери ореолом чего-то необычного. Вспоминая это, девушка чувствует, как на смену разочарованию приходит спокойствие, она понимает: Эстер прошла через все это, она уже однажды потеряла Руби, и теперь, вероятно, боится повторения истории.
Девушка имеет обыкновение забывать, что мать раньше уже брала ребенка на воспитание. Тогда Фрейя была еще очень мала, и воспоминание о мальчике кажется выдумкой, обрывочные картины: липкие, похожие на червяков пальцы, сжимающие детский манеж, топочущие ножки, бегающие по кухне. Ребенка заносит на повороте, и он падает в кучу полиэтиленовых пакетов. Прозвучал последний удар биологических часов Эстер, но она стала задумываться о том, что хотела бы иметь двух детей. Фрейя знает лишь крупицы, многое нужно спросить, все те вопросы, которые не осмеливалась задать, когда была моложе. В то время казалось вполне естественным, что мальчик останется с ними на какое-то время, а потом вернется домой. Как семья по соседству, которая постоянно менялась, практически каждый фургон привозил новых детей, чтобы лучше с ними познакомиться.
