Когда мельбурнский рассвет начал таять и стекать по тесноте заднего сиденья нашего такси, по Рэю, по мне и по двум девицам, которых Рэй окрестил Розочкой и Фиалочкой по цвету платья каждой, я задал ему вопрос насчет контейнеров, о которых не раз упоминал Хайдль.
Не могу понять, признался я. Сотни контейнеров, под завязку набитых оборудованием на миллионы долларов, а АОЧС якобы не получала прибылей.
Мой стиль жизни – лайфсерфинг, объявила Розочка.
Ага, подхватила Фиалочка, мой тоже. Мы это… вжжух! На месте не сидим.
Вжжух! – захихикала Розочка. Вжжухи-вжжух!
Розочка и Фиалочка могли поддакивать и Рэю, и друг дружке, потому что им, как и нам, больше некуда было деваться.
Да пусто в них, бросил Рэй, запуская пятерню под мини-юбку Фиалочки.
А вообще идея потрясная – запчасти, экспертный потенциал, заметил я.
Контейнеры стояли пустые, произнес Рэй с дурашливым акцентом.
Но денег не принесли, напомнил я.
Еще раз, откуда ты? – спросила меня Фиалочка.
Да из Норвегии он, вклинилась Розочка, тебе же сказано. Он – норвежский писатель.
А я обожаю Джеза Демпстера, призналась Фиалочка. Правда, я его еще не читала… Но обязательно прочту.
Поэтому он так смешно разговаривает, втолковывала Розочка. Скажи-ка что-нибудь, Рэйбан.
Олли-болли.
Во дает.
Серьезно, произнес Рэй еще более дурашливым тоном, они были пустые.
Эй! – взвизгнула Фиалочка. Ты что там вытворяешь, нахал?
Я обернулся: Рэй, как мне показалось, облизывал ухо Фиалочки.
Что ты сказал? – переспросил я Рэя.
Хайдль не велел тебе говорить, пробормотал Рэй, покусывая ушко Фиалочки.
Так в них вообще ничего не было?
Ну разве что пауки.
Скажи чего-нибудь на датском, попросила Фиалочка.
Вообще ничего?
Ага, вообще, ответил Рэй, продолжая забавляться с Фиалочкой, – двести клятых грузовых контейнеров, а внутри – шаром покати.
Это не датский, заныла Фиалочка, что ж я, датский, что ли, не отличу?
За окном Мельбурн тонул в потоках нескончаемого дождя, а огни автомобильных фар и светофоров смешивались в сплошное пятно. Все вокруг куда-то медленно текло, закручивалось, будто в воронке, а мы ехали дальше, в глубь этого калейдоскопа гноящихся красно-зеленых ран. Розочка попросила остановиться, чтобы ее не стошнило прямо в такси.
Водитель ударил по тормозам и приказал нам проваливать.
Пустые?! – повторил я еще раз.
Выметайтесь! – заорал водитель.
Мы стояли на краю эспланады Сент-Килда, и, пока Розочка блевала, а Рэй хохотал, я поднял голову и увидел, как в темноте и потоках дождя вырисовывается огромная разинутая в улыбке пасть, нависающая надо мной с пятиметровой высоты, и пасть эта – часть гигантской белой физиономии с выпученными, дьявольски-голубыми глазами, а выше – красные и желтые расходящиеся лучи, смутно напоминающие о восточном театре.
