Черт бы тебя подрал, молча твердил я. Черт бы тебя подрал.
Никого там не видишь? – Хайдль ткнул пальцем в окно. В машине?..
Он изменился: пришел в возбуждение, побагровел, едва ли не взвился.
Зигги, сегодня у нас масса дел…
При подъезде? Или за полквартала? За квартал?
Он обвел рукой расстояние от Европы до Мекки, от Хьюстона до Лэнгли и до Лаоса, от Северного полюса до Южного, от прошлого до будущего, охватив все, что вертелось в промежутках.
Вот там, сказал он. Видел?
Мне был ненавистен абрис его рта, редкие зубы, запах лосьона и леденцовый рисунок рубашки. Хотелось спросить: ты – счетовод средней руки, который кудахчет над полугодовым отчетом, или знаменитый аферист, сохранивший гордость преступника? Вместо этого я, совсем как Джин Пейли, растопырил пальцы и похлопал по стопке листов, надеясь, видимо, выказать начальственную похвалу за добросовестную работу.
Осталось всего ничего: снять последние вопросы, сказал я с застывшей улыбкой, обычно сопутствующей демонстрации чего-то вроде решимости. И книга будет закончена.
Да, ты у нас дальше своего носа ничего не видишь, откликнулся Хайдль. Верно, Киф? Что ты можешь знать? Вот же эта штука… прямо тут.
И как я должен был трактовать эту штуку? В том-то, по всей вероятности, и состояла основная загвоздка. Я не имел понятия, что такое эта штука. И Рэй тоже. А Хайдль, в свою очередь, вкладывал в это выражение слишком многое, но все это не имело никакого значения. Мне оставалось только вернуться к иллюзии, которой я посвятил свою жизнь.
Книга, Зигги.
Мой призыв не возымел действия. Книга, насколько я понял, вообще ничего не значила. Хайдль опять подошел к окну, выходящему на проезжую часть, и прижался спиной к грубой бетонной полуколонне между двумя окнами. Едва не свернув шею, он осмотрел улицу, будто там мог скрываться снайпер. Мне это напомнило абсурдную мелодраму; я разъярился еще больше.
Книга? – повторил Хайдль. – Ты что, всерьез считаешь, что я хочу о ней говорить?
Я ответил, что да.
О книге? – полувопросительно, полуизумленно прошипел Хайдль, будто речь шла о каком-то трюке, или проклятье, или неизбежном повороте судьбы, а скорее, о смертельно опасном капкане, воплотившем в себе и то, и другое, и третье.
Хайдль покачал головой. Сегодня, понял я, словно разгадав примитивную, как всегда, загадку, мы будем изображать эмоцию отчаяния.
Да, подтвердил я, совершенно верно: о книге.
Причем о его книге, ведь нас обоих привела в издательство именно его книга.
