Медленно подняв голову, он все еще не отводил взгляда от земли, словно высматривая, не падают ли на нее редкие капли дождя, готовые тут же испариться.
Зигги для нас потерян, сообщил Рэй.
Что такое?
Да черт его знает. Вчера вечером на него было покушение.
Кому это понадобилось?
Вот и он ломает голову. Думает, что… – Рэй покачал головой. Да откуда мне знать, что он думает? У него на шее следы удушения, я сам видел. Тут Рэй наконец посмотрел на меня. А кто знает? Ты? Я? Зигги?
Но ты же с ним встречался, заметил я.
Я? – спросил Рэй, искренне удивленный, что разговор принимает такой оборот.
Ты с ним переговорил. Ты узнал от него про эту заваруху, о которой сейчас рассказываешь мне… и что же он себе думает? Давай поднимемся в кабинет.
Он говорит, что я должен был находиться рядом с ним. Что я его подставил.
Брось, Рэй.
Но он сам отпустил меня на весь вечер. Сказал, что я ему не понадоблюсь.
Идем же.
Не могу, дружище.
Пошли.
Он приказал мне ждать здесь.
Чего ждать?
Быть начеку.
Йопта…
Вдруг опять появятся те, кто пытался его убить. Вернутся, чтобы закончить дело. Не знаю.
Так ведь они могут войти оттуда. Я указал на дальний вход. Или вот оттуда, с парковки.
Это ты ему расскажи! – взвился Рэй. – Вдолби ему в башку, мать твою! Отсюда мне его не защитить! Я должен рядом находиться.
Пойду наверх, сказал я и оставил Рэя нести бессмысленную, нелепую службу, которая почему-то завладела всем его вниманием, коль скоро он даже не заметил моего появления. При входе в «Транспас» я взглянул на его отражение: Рэй и сам уже выглядел не как телохранитель, обязанный принять на себя пулю, а как убийца, готовый нанести смертельный удар.
2
В директорском кабинете Хайдль опять не сидел за директорским столом, а расхаживал от стены к стене.
Зигфрид! – окликнул я.
Он поднял на меня взгляд, покачал головой и даже не остановился. Но в этот день я твердо решил сохранять спокойствие и не вестись на его уловки. Не поддаваться на провокации. Не злиться, не отвлекаться, не идти у него на поводу. Не терять терпения, не утрачивать интереса, а просто придерживаться намеченного графика. Тем или иным образом к концу дня следовало придать тексту если не точность, то хотя бы связность и – что самое главное – получить подпись Хайдля на акте приема-передачи работы.
Сев за стол, я разложил рукопись и вопросы. Хайдль и бровью не повел.
Зигги, сказал я, поймав себя на том, что впервые перешел на развязный тон, но при этом не мог понять, возник он от презрения, от установившейся близости или от чего-то совершенно иного.
