— Не мешало бы накинуть малость, господин староста. Хоть десяток лей…
— Ничего не прибавлю. Раз уж сказал, так ни полушки не прибавлю, хоть ты удавись с досады у меня на глазах. Ни ломаного гроша.
— Давиться я и не подумаю, господин староста. А вам не грех бы накинуть десять лей сверх обещанного. Всего-навсего десяток лей. Всего десять. От этого вы не разоритесь.
Я сверлил его взглядом. Строил гримасы, кривил рот и хмурился. Я даже позволил себе быть нахальным. Оттопыривал губу в знак презрения к нему самому и тому дому, где мне предстояло служить, и грозился, что у него не останусь.
— Добруджа велика, а румынская земля еще больше. Хозяев… Хозяев везде сколько хочешь, поважнее вас, татарина.
Староста не только не рассердился, но захохотал, схватившись обеими руками за живот. Смеясь, заявил, что я могу уходить хоть сейчас. Тогда я притворился взбешенным. Перешел на крик, обозвал его скупердяем и заявил, что он не чтит закон и лопает помои, как какой-нибудь богатей. Татарин все смеялся, а вдоволь насмеявшись, объявил, что я наглец, что грош мне цена, что я всего-навсего жалкий изголодавшийся бродяга и никчемный оборванец.
— Аллах да накажет вас за то, что хотите нажиться на моем труде.
В ответ он обозвал меня нечестивой собакой.
Пока шел торг, татарин, даже награждая меня разными обидными прозвищами, говорил мягко и ни на мгновение не вышел из себя. Ни один из присутствовавших татар не вмешивался в наш спор. Они по-прежнему молчали, потягивали кофе, курили, слушали и подолгу смотрели на меня оценивающим взглядом своих хитрых раскосых полусонных глаз.
Мне с самого начала было ясно, что, сколько бы я ни бился и ни старался, из татарина не удастся выбить ни полушки сверх того, что он положил. Торгуясь, я понимал, что хочу вычерпать море пальцем, и делал это лишь затем, чтоб доказать ему, что тоже не лыком шит. Часа через полтора, устав от словопрений и вдоволь насытившись игрой, я кротко произнес:
— Сдаюсь, господин староста. Сдаюсь и отдаю себя в ваши руки. Пусть все будет так, как вы пожелаете.
Он снова засмеялся. Теперь уже во весь рот, обнажив свои большие, желтые зубы. И, довольный, заявил:
— Неужто ты надеялся поставить меня на колени? С тех пор как я родился татарином, это еще никому не удавалось.
— Не сердитесь, господин староста, надо ведь было и мне когда-то попробовать.
Сидевшие на земле татары усмехнулись. Один из них заметил:
— Однако… Гяур не глуп, ему просто надоело торговаться.
