Курносые бородачи с раскосыми глазами, восседавшие в пыли у стены, негромко хлопнули в ладоши. Из постройки, что находилась через улицу, появился-и медленно, как улитка, поплелся в нашу сторону татарчонок в старой феске, широких рваных шароварах и босиком.
— Кофе…
Татарчонок понимающе кивнул и поплелся обратно. Тем же улиточьим шагом. Я повернулся к старосте.
— А теперь, господин староста, самое время поговорить о жалованье, которое вы мне положите. Я не то чтобы очень падок на деньги, но все же хотелось бы знать, ради чего стараться.
— Поговорим, гяур, поговорим и сойдемся. Так вот, я даю тебе еду и место для ночлега…
Он замолчал. Я подавил охватившее меня беспокойство и спросил:
— А… насчет денег как? Деньги вы мне платить будете?
— А разве я сказал, что не буду? Буду…
— Сколько?
— Тридцать серебряных лей наличными, как одна монета.
Тридцать лей! Я быстро подсчитал в уме, что можно купить на тридцать лей. И пришел в уныние.
— Мало, господин Селим Решит… — мягко сказал я. — Маловато… Просто очень мало. Посудите сами!.. Тридцать лей с сегодняшнего дня до самой осени!.. Всего тридцать лей, а работать до самых заморозков…
Татарин нахмурился. Снова помолчал. Потом сказал, с трудом выдавливая из себя слова:
— Да, видно, на горе себе связался я с тобой, гяур. Ладно, тридцать две… Пусть будет тридцать две леи за все время до заморозков, и не будем больше торговаться.
Я засмеялся. Мой смех передался старосте. Засмеялись и остальные татары. Они смеялись, уткнув носы в бороды. И у меня отлегло от сердца.
— Да нет же, давайте торговаться, господин староста. Давайте торговаться, как требует местный обычай, а там уж и придем к доброму согласию.
И тут бородатое лицо Селима Решита засветилось радостью. Засияли и бородатые лица остальных татар. Некоторые перекинулись словами, которых я не понял, и захихикали. Староста весело сказал:
— Хорошо, гяур, давай поторгуемся, если тебе так уж хочется; но смотри — в трудное дело ввязываешься!
— Как же, как же, знаю, господин Селим, хорошо знаю и не боюсь.
Бородачи приумолкли, приготовившись глядеть и слушать. Через час-другой должно было выясниться, кто из нас двоих более искусен. Возможно, они обрадовались бы поражению своего земляка — старосты. Но у меня на это не было никаких надежд. Тем не менее я начал торг.
Староста Сорга, как все, кто носил феску, чалму или тюрбан и волей случая жил в этой части света, умел торговаться. Но и мне глотки не занимать. Да и жизнь меня не баловала. Научила и торговаться почище иных барышников, что перепродают лошадей.
