— Скажи, Дарие, тебе не страшно было жить среди татар?
Меня разобрал смех. Успокоившись, я ответил:
— А что в них страшного?
— Ну как же… Я помню, нас в школе учили, что татары едят человечье мясо…
— Нет, Зое, татары не едят людей. Их еда, правда, отличается от нашей, но это все-таки не человечье мясо. В Добрудже, так же как здесь и повсюду, людей после их смерти съедает земля, превращая их в прах.
Услышав, что я снова говорю о смерти и о земле, съедающей останки жизни, Зое погрустнела. А я — нет. Это было уже невозможно. Печаль давно уже не разлучалась со мной. Чтобы развеять свою грусть или, быть может, удовлетворить свое желание узнать как можно больше о жизни в том далеком мире, что находится за пределами ее города, Зое спросила:
— Дарие… Скажи мне прямо… у татар есть и девушки?
Тут уж я расхохотался от всей души. Ее наивность не имела пределов.
— А почему бы нет? Ведь я сказал тебе. Они такие же люди, как мы. У них тоже есть и парни и девушки.
— Наверное, прошлым летом, когда ты жил в том селе, ты влюбился в какую-нибудь татарочку.
По рассеянности я забыл, что между мной и Зое в свое время зарождалось какое-то невинное чувство и что своей исповедью, даже совсем безобидной, я могу причинить ей боль. И похвастался:
— Да, я был по уши влюблен в одну татарочку.
— А… как ее звали?
Я понял, что она хочет спросить совсем о другом, но не решается.
— У нее было очень странное имя, даже для татарки. Ее звали… Ее звали Урума.
— Урума… Урума… Урума… Я никогда не слышала такого имени. Наверное, для татарских ушей оно звучит красиво… А скажи… эта Урума… какая она из себя? Какое у нее было лицо?
— Не высокая и не маленькая. А лицо… Лицо у нее было желтое. Желтое и круглое, как луна.
— А как она одевалась? Она носила юбку?
— Нет, не носила. Ходила, как все татарки, в шароварах.
— И ты разговаривал с ней?
— Конечно, разговаривал.
— А когда вы разговаривали, что она тебе говорила?
— Она была моя хозяйка. Приказывала мне сделать то, сделать другое. Как всякая хозяйка.
— И больше ничего?
— Нет, почему же. Когда оставалось время на болтовню, она болтала со мной обо всем, что ей приходило в голову. Но чаще всего уговаривала меня переменить веру, сделаться татарином, жениться на ней и навсегда остаться в Добрудже, в Сорге…
Зое молчала. Молча смотрела на дочку, игравшую на земле. Но по ее потерянному взгляду, по ее искаженному, обезображенному лицу я понял, что она хочет задать мне еще один вопрос, но колеблется. Некоторое время она молча обкусывала ногти, потом решилась прервать молчание. Подняла голову:
