— Дарие, ты только, пожалуйста, не обижайся… Я бы хотела у тебя спросить кое о чем… О чем не принято спрашивать.
— Не бойся, Зое. Спрашивай.
Она покраснела до корней волос. Отвела глаза, опустила голову и промолвила:
— Эта татарка… Урума… когда ты познакомился с нею, знала, что такое любовь?
Это был именно тот вопрос, которого я ждал. И у меня был готов ответ.
— Да… И даже слишком хорошо.
Кровь отхлынула от ее щек. На лицо легла тень. Синие глаза тоже помрачнели. Она задумалась… Долго сидела в раздумье. Наконец, когда молчание, как ей показалось, слишком затянулось, она собралась с духом и прошептала:
— Вот и я… Вот и я, Дарие… Я бы тоже хотела узнать, что такое любовь…
Я уже давно ничему не удивлялся. Но зато у меня завелась привычка притворяться удивленным. Я широко раскрыл глаза и повысил голос:
— Любовь?.. Ты не знаешь, что такое любовь? Как так не знаешь? Ты ведь замужем. У тебя ребенок. Не сегодня-завтра родится еще один. Как же ты не знаешь, что такое любовь?
— Да, у меня ребенок. И еще будет ребенок. А потом еще и еще. Но это совсем не то. Любовь — это…
Когда-то, как принято говорить — в пору цветения, в моем сердце нашелся уголок и для Зое. Но теперь там, да и от самого сердца оставалась лишь горстка пепла. Мне было жаль своей жизни. Жаль было и жизни женщины, что сидела рядом со мной: такая молодая и так обезображенная беременностью. Но при виде ее большого, круглого и чрезмерно раздувшегося живота, в котором находился чужой ребенок, меня разобрала злость. Наклонившись так, что губы мои почти касались ее уха, я ласково и с нотками сочувствия в голосе спросил:
— Послушай, Зое. Ты… Ты нисколько не любишь Панделе?
Лицо ее помрачнело еще больше. Уголки губ опустились. Голос прозвучал глухо, безжизненно.
— Нет. Ни я не люблю его, ни он не любит меня.
— И ты никогда не любила его?
— Нет. Никогда не любила.
— Тогда почему вышла за него?
— Как почему? Разве я тебе не говорила? Пришлось. Мать силой заставила. Пристала с ножом к горлу и заставила.
Я поверил ей. Однако возразил:
— Заставила! Что за оправдание? Если ты не любила Панделе, то не надо было и выходить за него. Надо было отказываться. Сопротивляться. Это твое право.
Вконец убитая, Зое взглянула мне в глаза. Прошептала:
— Мать так терзала меня, так терзала, Дарие, что уже не стало сил сопротивляться. Никаких сил. Ты слышишь? Никаких. И тогда… Тогда я решила, что другого выхода нет. Посуди сам. Если бы я не послушалась, от нее не стало бы житья. Мне пришлось бы очень плохо. Хуже, чем теперь…
