— Скажите, вы случаем не барышни Вуртежану?
— Да, — ответила за всех Фифи. — Это мы. А зачем тебе это знать?
— Мне показалось, что мы когда-то были знакомы, но я не вполне в этом уверен.
— Вот и нам тоже показалось, что мы тебя знаем, да не могли вспомнить, откуда.
— Если вы и впрямь барышни Вуртежану, то вы должны меня знать.
— Да, да, мы тебя знаем, — высказалась Коротышка. — Ты был у нас слугой.
— Да, я был у вас слугой. Перед войной. И служил вам верой и правдой.
— Уж не ищешь ли ты работу и не хочешь ли снова наняться к нам?
— Нет. Я ни к кому не хочу наниматься.
— Тогда чего же тебе надо?
— Да ничего. Я вернулся просто, чтобы узнать, вышла ли хоть одна из вас замуж. В свое время вам ужас как не хотелось состариться в девках. С ума сходили — лишь бы выскочить замуж.
Сестры вознегодовали, но нашлись не сразу. Коротышка, несколько раз тряхнув головой, опомнилась и завопила:
— Ах ты нахал! А ну, катись отсюда, пока мы на тебя собак не спустили!
— Какие у вас собаки, — возразил я, — нет у вас собак. Вам их и кормить-то нечем.
— Ах ты бесстыдник! — кричала Коротышка. — Прикуси язык, бесстыжая рожа! Прикуси язык, а не то мы переломаем тебе палками все кости.
Сестрицы Вуртежану совсем обезумели от ярости. Одна начала собирать в подол валявшиеся во дворе камни, чтоб было чем в меня швырять. Остальные разразились грубой бранью, которая, должно быть, давно рвалась наружу. Я зашагал дальше. Никто из них не попытался преследовать меня. Я шагал быстро, торопливо подтягивая больную ногу, и вскоре добрался до нужного дома на улице Похищения сабинянок.
Я отворил старую покосившуюся калитку, которая когда-то была, а точнее, казалась мне вратами любви. Но никакой золотой тропы не открылось передо мной. За калиткой вообще не оказалось никакой тропы. Беременную Зое, которая и не думала меня ждать — настолько она отупела и опустилась, — я нашел во дворе непричесанной и неодетой. В тени шелковичного дерева, точь-в-точь как это делают женщины в нашей Омиде, была расстелена старая дерюга. Зое выглядела бесконечно усталой. Она отдыхала, лежа на боку, листая какую-то измятую, замусоленную книжку. Рядом курчавая, курносенькая девчушка возилась с тряпичной куклой, у которой из живота лезли труха и опилки.
Зое увидела меня, обернувшись на стук захлопнувшейся калитки. Отшвырнула много раз читанный-перечитанный роман. Тяжело поднялась. Голова ее тряслась, как у больной овцы. Она обдернула на себе желтую юбку и поспешно провела рукой по волосам. Улыбнулась. Ее бледное, подурневшее лицо, покрытое серыми пятнами, засветилось. Хромая и раскачиваясь, я подошел ближе. Снял шляпу и отвесил глубокий почтительный поклон, как завзятый донжуан предместья. Моя рыцарская учтивость искренне обрадовала ее. Она протянула мне руку. Я не придал значения тому, что рука пахла грязной посудой и жареным луком, и поцеловал ее. Лицо Зое стало свекольного цвета.
