Путь к дому Зое лежал мимо трактира дядюшки Тоне. Чтобы не попасться лишний раз на глаза дядюшке — это снова разозлило бы его, — я свернул в боковую улочку и побрел вдоль маленьких старых домишек, сохранившихся, по-видимому, еще со времен турецкого владычества. Я шел, думая о самых разных, порой совсем не связанных вещах, и поглядывал по сторонам, как вдруг набрел на знакомых, которых меньше всего ожидал встретить. Я набрел на барышень Вуртежану!
Мои бывшие хозяйки, как и в прежние времена, сидели все четверо рядышком на знакомой мне деревянной скамье перед своим домом. С заходом солнца на маленькой и пыльной улочке обычно наступало оживление. Сидя на скамье, сестрицы болтали всякую чепуху и хохотали во все горло. Казалось, для них в этом мире ничего не изменилось, хотя с тех пор, как я их видел в последний раз, времени прошло немало!
Я уже поравнялся со скамьей. Не замедляя шага, краем глаза внимательно оглядел сидевших. Боже, как поблекли, увяли и сморщились их лица! Барышням не повезло. Ни одна не носила обручального кольца.
Я приподнял шляпу и поздоровался. Видимо, их не часто баловали вежливым обхождением — здороваясь со мной, они прыснули со смеху. Я двинулся дальше, радуясь, что они не узнали меня, не остановили и не стали донимать глупыми расспросами. Но радость моя была преждевременной: до моего слуха донеслось, как одна из девиц — ее звали Фифи — затараторила:
— Девочки! А вы знаете, кто с нами поздоровался? Племянник трактирщика Тоне Брэтеску, тот вшивый калека, что был у нас в услужении перед войной.
Другие нелестные слова по своему адресу я расслышал плохо, так как девицы загоготали все разом, как растревоженные гусыни. Было ясно, что они хотели ссоры и искали только повода — по обыкновению всех обитателей нашего городка.
Это было слишком! Все во мне закипело. Я остановился и повернулся к девицам. Обвел их долгим взглядом. Они притихли. Наступило молчание. Потом Фифи проговорила:
— Он слышал. Ей-богу, кособокий слышал все, что мы про него говорили.
— Ну и что, если слышал. И пусть себе слышит. В крайнем случае обругает нас, только и всего. Мы к этому привычные. Мало ли босяков ругают и поносят нас, за то что мы себя блюдем и не связываемся с ними. Нас от этого не убудет!
Меня душила ярость. Я уже не слушал доводов разума. Поведение старых дев было слишком вызывающим. Я двинулся к ним, и мной владели не слишком добрые чувства. Когда-то я служил у них. Случалось, они драли меня за уши. Обзывали по-всякому. Хотя у меня никогда не водилось вшей, для них я всегда оставался вшивым калекой. Меня то и дело шпыняли и били палкой по пальцам. Плевали мне в тарелку. Словом, всячески старались завоевать уважение своего слуги. И вот теперь я решил удовлетворить их желание, то есть смешать с грязью, но осмотрительно и без лишнего шума; не дай бог услышат соседи — разыграется такая баталия, что дело кончится полицией. Я прикинулся дурачком и с самым невинным видом спросил:
