— Как думаешь, — встреваю, воспользовавшись паузой. — Если бы твой отец узнал о тебе, он бы тебя принял?
— Думаю, нет, никогда. Не потому, что он был плохим, и он не был. Просто геев тогда не существовало. В их реальности, понимаешь? Был гомосексуализм как непонятное, чуждое советскому менталитету, то ли движение, то ли криминальное увлечение, то ли заболевание. Но геев в нашей стране не было. По крайней мере, в той стране, в которой жили мои родители. Это как рассказать кому-то сейчас, что ты пришелец с другой планеты, и тогда черта с два кто-то поверит, что ты прилетел с миром.
— А твоя мама?
— Она никогда бы не узнала.
— Ты бы всю жизнь скрывал от нее?
— Да.
Андрей становится вдруг очень грустным. Видно, прошлое затянуло его в зыбучие пески. А я уже не могу остановиться. Я влез в его душу, и мне хочется побыть там подольше. Мне там нравится, потому что у него прекрасная душа, хоть и исцарапанная вдоль и поперек. И среди многочисленных шрамов, давно затянувшихся и совсем свежих, я могу различить те, что оставил сам. Мне становится стыдно за себя и еще больше за маму.
— Скажи, если бы тетя Настя ничего не выяснила, ты бы так и жил с мамой?
— Знаешь, Юр, — Андрей смотрит на меня сквозь темноту комнаты, и взгляд его пробирает до костей. — Это непросто объяснить. Это как если бы тебе пришлось жить с мужчиной всю жизнь. Да, возможно, тайно встречаться с любимой девушкой, но жить с мужчиной, целовать его, ложиться каждый вечер в одну постель, обнимать на людях… Ради чего ты бы смог на такое пойти?
Я задумываюсь. От этого примера у меня мороз по коже, потому что я бы ни за что так не смог. Да никто бы не смог, черт побери! Но никто не смотрит на это под таким углом. А ведь Андрей прав, ведь все именно так.
— Не ради чего, — отвечаю. — Я бы не смог. Ложиться в одну постель вообще без вариантов. То есть, я нормально к этому отношусь, ты же знаешь…
— Не оправдывайся, Юр, — прерывает он. — Я все понимаю. Просто хочу, чтобы и ты понял. Для меня так же с женщинами. А ради своего сына ты смог бы? Чтобы быть рядом?
— Думаю, нет, — мотаю головой и впервые, наверное, всерьез понимаю, почему отцу пришлось уйти. Пришлось бы все равно, рано или поздно, раскрылась бы его правда или нет. Я думаю, если бы мне пришлось скрываться с любимой девушкой, и невозможно было бы посидеть с ней в кафе или подержать за руку на людях… От таких мыслей даже мурашки… А Андрей с Владом живут так постоянно. Вот черт! Они любят держаться за руки. И в какой-то момент перешли черту с моим присутствием. Мне даже нравится наблюдать такие моменты — очень мило у них выходит. Я замечал, как им нравится касаться друг друга, как приятно бывает облокотиться друг другу на плечо. Но никогда они не позволяют себе этого в общественных местах. Даже в темноте кинотеатра, когда мы ходили вместе, я часто тайком наблюдал за ними, но нет, ничего такого. Я думаю, а ведь мне жуть как хочется обнять Верку, прямо потискать ее, прижать к себе и сдавить сильно. Мне хочется держать ее за руку на эскалаторе, хочется залезть руками в карманы ее узких джинсов. А ведь у нас не бог весть какая любовь. То есть, любовь, конечно, но не особенно мы, думаю, уверены, что это то самое большое чувство.
