— А что ж вы мне ничего не сказали!
— Да как же… Ты же ребенок еще… о таком-то…
— Да ну вас!
Я машу рукой и накрываюсь с головой одеялом. Я ведь даже не думаю, как чертовски далеко мне утром ехать в школу. Я ведь даже представить не могу, какой меня там ждет ад.
На первый урок я опаздываю и отсиживаюсь в коридоре. Вхожу в класс на перемене. У нас английский, но это неважно. Важно, что в миг на меня выливается просто канистра едкого смеха. Какое-то презрительно фырканье, шушуканье. Я прохожу на свое место — мы сидим с Танькой, она типа моя девушка последний месяц. И вот значит, подхожу я, бросаю рюкзак возле парты, сажусь, а Танька мне:
— Слушай, Юрк, а ты случайно тоже не того?
— Кого? — таращу на нее глаза.
— Ну, может, тебе от отца передалось, и ты на самом деле тоже голубой…
— Ты что! С ума что ли сошла! Вообще поехала!
— Да ну а что… Говорят, это генетически передается.
— Дура!
— Сам такой!
Мне так паршиво становится, так обидно и прям отвратительно от всего, даже от самого себя. На следующей перемене Пашка, мой друг, теперь уже, полагаю, бывший, поворачивается ко мне, смотрит так мерзопакастно-прищурено, потом хихикает:
— А ты видел, как твой папочка со своими дружками, — он складывает большой и указательный пальцы левой руки кольцом и просовывает в них средний палец правой. — Бесплатная порнушка дома, да?
Я не успеваю ничего сообразить, не успеваю отследить свои реакции, закипаю, как бешеный электрочайник, срываюсь с места и налетаю на Пашку. Он отталкивает меня прямо на парту. Черт, как больно — ударяюсь об угол ребрами. Еле-еле досиживаю уроки. Держусь из последних сил, сжимаю зубы так, что они едва не выпадают. Только чтобы не встревать в истории. Только бы не драться. На футбол опять не иду, потому что бок болит, потому что настроение — говно, потому что все достало и до гребанной квартиры тети Насти ехать через полгорода на вонючем автобусе. На следующий день все повторяется с небольшими незначительными дополнениями в качестве брошенной в меня столовской булочки и плевка в мою сторону одного из старшеклассников. Я терплю до пятницы. Я бы, наверное, все смог вынести — пусть идут к черту! Самому от своего отца тошно, от такой подставы. Но с очередной порцией издевательских оскорблений, которые идут, к тому же, от Таньки, я слышу ехидные смешки Канарейкина. Этот гондон сидит, уткнувшись в свой вонючий рукав, и хихикает. Вот мудак! Забыли все, что это он же у нас самый настоящий пидарас! Я быстро подхожу и налетаю на него. Мы валимся на пол и вцепляемся друг в друга. Я бью его пару раз, а он дергается, только что не кусается, слабак, держит меня за рубашку. Я рычу ему в лицо, какая же он подлая сволочная мразь, и тут слышу из класса:
