— Едет! Едет!
— Ленин!
— Дяденька, покатай!
— Ленин!
— Дяденька, покатай!
Когда «роллс-ройс» остановился, Владимир Ильич открыл дверцу и обратился к детям:
— Здравствуйте, ребята!
В гвалте, поднявшемся у машины, с трудом можно было различить отдельные слова:
— Здравствуйте!
— Ленин! Ленин!
— Покатайте, дяденька!
— Покатаем… Садитесь! — предложил Владимир Ильич.
Ленин, Надежда Константиновна и Гиль распахнули дверцы. «Роллс-ройс», основательная, мощная машина, закачался: в три дверцы устремились крепкие, проворные ребятишки.
Присев, тяжело подпрыгивая на неровной дороге, с прихваченной морозом в самый разгар распутицы грязью, машина покатила дальше.
Со всех сторон к ней бежали ребята.
Невдалеке от длинного сараеобразного строения с большими окнами и кирпичной трубой, как у обычного дома, машина остановилась.
Навстречу Ленину поспешно вышли несколько крестьян и механик, с большими руками, вымазанными маслом. Очевидно, это был один из тех смекалистых молодых мужиков, которыми так богаты русские деревни и села…
Маленькое деревянное строение еще пахло смолой, но к этому запаху уже примешался, угрожая заглушить все остальные, сильный запах нефти. «Нефть в Кашине!»
В это время подбежали другие крестьяне.
— Здравствуйте, товарищи! — сказал Ленин, пожимая руки, которые со всех сторон тянулись к нему: жесткие и мягкие, теплые и холодные. Ленин всем называл себя: «Владимир Ильич Ульянов-Ленин». — Вот эта? — наконец смог спросить он, входя в здание электростанции. — Показывайте, показывайте…
На помосте установлена небольшая динамо-машина, как объяснили Ленину, постоянного тока. Ее приводил в движение небольшой нефтяной двигатель мощностью десять — двенадцать лошадиных сил. На стене — щит с несколькими рубильниками. Вот и вся электростанция.
После осмотра гостей пригласили в избу.
У большого — на две половины — дома со многими окнами, с карнизом и наличниками в узорчатой резьбе-народу толпилось больше всего. На площади перед ним — группы оживленных крестьян, спешивались прибывшие на лошадях, носились ребятишки.
Едва гости вошли в дом, как грянул «Интернационал». В исполнении струнного оркестра он звучал непривычно.
Опустив руки, Ленин замер. Хозяйка дома Марья Никитична Кашкина, суетившаяся у дверей, тоже замерла. Она стояла, как в церкви во время службы: не знала в своей большой, медленно тянувшейся жизни других торжеств, не знала, как иначе отметить эти волнующие минуты. С радостно-взволнованными, возбужденными лицами стояли люди, пока оркестр не кончил играть. Владимир Ильич, уже освоившийся с обстановкой, снял пальто и, пихнув шапку в рукав, повесил его на вешалку.
