Дождь продолжал монотонно стучать по крыше. Под ним мокли сейчас леса, голые поля, спящие деревни и города. Было очень приятно в такую ночь держать горячий стакан и смотреть в темное окно, за которым сырость и дождь.
Хорошо!
Ленин отпил глоток. Чай был крепок и все еще горяч. Прекрасный чай! Он прочел несколько страниц Толстого и захлопнул том: темное окно манило к себе. Снова он слушал, как стучат дождевые стрелы по крыше, бьют по листве, как, шумя, машут ветвями тяжелые деревья.
«А ведь будет время, обязательно будет… Вместо разноцветных кружков на карте появятся дымящие торфяным дымом электростанции, встанут плотины на реках… Свет… Свет…»
И в Москве, в Староконюшенном, стучал дождь, за окнами была темнота…
В заботах о завтрашнем дне Федор Васильевич перебирал столовое серебро: что пока сохранить, что отдать спекулянтам в обмен на хлеб.
Разговор с Лениным поразил Покровского своей предельной безыскусностью. «Не саботируете ли?..» «Не сделаем — погибнем!» «До сих пор жгут?» О сложном просто, прямо, убежденно, как свойственно только людям необыкновенным. Но великие уже были… Их имена остались в легендах, и теперь не различишь, где подлинные события, где тенденциозный вымысел… Идеологии, показывает беспристрастная история, вырождались раньше, чем можно было ожидать, чем о том догадывались люди, вырождались, становясь мертвыми догмами, страшными тем, что держали миллионы людей в путах веры, когда верить уже было не во что и не в кого… И у необыкновенных, знал Покровский, свои слабости. Главное, что будет потом. Победят ли такие, как Ленин, или их антиподы…
Федор Васильевич оставил вилки и ложки. Подошел к шкафу, достал брошюру Кржижановского «Основные задачи электрификации России».
«Отлично издано! Неужели в замерзшей типографии?»
Он вертел книжку в руках, рассматривал карту, отпечатанную в пять красок, четкий шрифт… Ничего не скажешь, отлично! Федор Васильевич был библиофилом, неплохо разбирался в полиграфических тонкостях и сейчас не переставал удивляться: «Печатали потому, что просил Ленин!» Сказал — и сделали.
Федор Васильевич пожалел, что не поговорил об этом с наборщиком. Кто бы мог подумать, что на призыв одного человека последует такой отклик? Что-то совсем невиданное: передача чувства ответственности другим… Сознание необходимости сделать, казалось бы, невозможное…
Покровский поглубже уселся в кресло, пододвинул к себе коптилку и принялся листать книжку. Страницы ее пахли типографской краской и, казалось, чем-то еще, до сих пор неведомым…
