Все мы безумно радовались нашей победе, а я же тем временем был на седьмом небе от счастья, ибо для меня тогда было неважным за какую сторону выступать в битве, а важно было то, что я получал незабываемые удовольствия. Я бранился, веселился, со всеми обнимался и снова бранился, целовал Арсюшкина, Перепонкина, Бочонкина, и даже Солонкина.
Но вдруг, толи от того, что Бочонкин плохо закрыл дверцу камина, толи Бог знает от чего, оттуда показалась горящая рука все еще живой ведьмы. Она быстро и цепко вцепилась в того, кто стоял к ней ближе всех, то есть в меня, и потащила вовнутрь. Меня никто не успел спасти, и не успели даже опомниться, потому что всем было дело до победы и скрижали. Я попал внутрь камина и злой и жгучий огонь охватил меня с ног до головы. Я стал испытывать безумную боль по всему телу, а особливо в части спины, и так как, придя к Тенетникову, я уселся именно спиной к печи, и именно в этот раз ее решили затопить немилосердно, я тут же вспомнил это и с болью от ожога подскочил со стула и стал даже расхаживать по курильне, проклиная и без того уже проклятую печь.
Пришедши в себя, я отправился домой, с Тенетниковым я прощаться уже не стал, да и не хотел, поскольку власть его и сила таяли у меня на глазах; дома я обнаружил всю свою спину покрасневшей и жестоко болевшей, так, что надо было использовать особый бальзам, имеющий необычайное воздействие на поврежденную кожу тела.
Глава одиннадцатая. Черное сердце
Итак, мой уважаемый читатель, поспешу оканчивать эту фантастическую повесть об моих переживаниях, тем более что они и без того уже подходят к своему логическому завершению, и, так как материала для рассказа остается совсем немного, то поспешу разделить его на три заключительных главы.
Предыдущее сражение, которое мне удалось совершить и погибнуть в конце концов геройской смертью, так повлияло на мой рассудок, и так повысило мою собственную самооценку, что мне будет весьма приятно описывать вам свое новое сражение, более масштабное чем два предыдущих, которое непременно возникло в моем воображении, исходя из наличия в нем памяти об других битвах, и которое также будет описано теперь же. Честно признаться, это моя самая любимая глава, и много раз еще, уж когда все закончилось, мне приходилось перечитывать ее и вспоминать об столь грандиозном событии. Да не то чтобы даже и вспоминать, а просто писать, писать об ней весьма приятно и желанно: иной раз, чтобы записать в мою записку хотя бы одну другую главу, мне приходилось сидеть за этим делом несколько дней сряду, отходить от стола, препроводить время в философическом раздумье, особливо когда какая-нибудь барыня или дама недурной наружности проходит по Литейной прямо около самого моего дома, да так, что какой-нибудь Любен или Созьо на ее тоненькой шейке разит и манит все, что ни было вокруг; или какое-нибудь такое низенькое декольте с этаким шлейфом, черт возьми.
