Она провела его через всю школу — сохранилась фотография, где он стоит в классе, в шапочке и мантии>[210]; потом она надела шляпку и пальто, на день исчезла и вернулась очень уставшая и гордая, но смогла рассказать ему, что он может поступить в колледж, который принял его запачканное заявление, и она получила скидку от Угадай Кого, и все будет хорошо, если он будет работать и жить по средствам. И он поехал, и вошел в Западную Цивилизацию, как будто это была семейная фирма, где все это время его ждало местечко, хотя это, конечно, было совсем не так.
В колледже он обратился к прошлому, с надеждой и аппетитом, как будто оно было будущим, и вскоре после окончания решил зарабатывать им на жизнь. После странного детства в нем осталась (единственная, как он думал) уверенность, редко приходившая к нему — но неодолимая, если уж приходила, — что, в конце концов, вполне можно считать, будто личность человека связана с природой вещей; что у нас на самом деле нет никаких независимых доказательств того, как устроен мир; что если наше сознание содействовало созданию мира, то может и изменить его. Внезапно в один зимний день в итальянском саду, эта уверенность охватила его с неодолимой силой, и на мгновение он почувствовал себя невообразимо огромным.
* * *
«Угадай, кто умер» — написала ему ма 1 сентября 1930-го; под письмом стояла дата, хотя обычно она обходилась без нее. Вот тогда он узнал немного больше о своем отце и ее отношениях с ним. Он был мужем сестры ее матери, и семнадцатилетняя сирота, появившаяся в его доме, стала чем-то средним между приемной дочерью и служанкой, вселившей (частично благодаря своей потрясающей безалаберности, решил ее сын, частично благодаря своей свободе) безрассудную страсть в сердце дяди. Которую он, ужасно рискуя, по-видимому навязывал ей неоднократно, зажав ей рот где-нибудь в кладовке (как представлял себе Крафт), а потом всегда упрекал ее. Однако он был достаточно богат, чтобы оплатить возможное последствие, то есть сына, самого Крафта. И способен, как казалось, всю жизнь нести на себе тайное бремя вины, которое, словно колдовство, она поселила в его сердце с почти нечеловеческим равнодушием.
Бедолага. Впрочем, она никогда не жалела его.
Деньги, которые он оставил сыну, перешли к Крафту через осторожных и осуждающих адвокатов; сумма оказалась достаточно велика, чтобы отправить Крафта в Европу и позволить ему жить там со скромной роскошью, невозможной дома, и тратить деньги на угощения для друзей, еще более бедных, чем он сам, чтобы заслужить их благодарность — впоследствии он узнал более подходящие способы завоевать их, но так никогда и не смог полностью доверять своему обаянию. И, прежде чем деньги кончились, он написал свою первую книгу, биографию Бруно.
