На втором концерте взяли зал, как Суворов Измаил, с весёлым вдохновением, удивив вновь стоявших за кулисами «Россиян» тем, что не повторили ни одного номера, – у нас была готова сольная программа, и на этом сборном «тройнике» мы решили выложить её по частям.
Вновь оказавшись в гримёрке «Россиян», мы пили сначала их портвейн, а после того, как скрипач назвал нас открытием года и посулил великое будущее, откупорили оставшийся свой. В какой-то момент Данила, глядя на булькающую струю, задумчиво изрёк: «Если мы сейчас выпьем, мы согрешим против искусства». Говорил он не очень, но думал красиво. И впрямь, нам вот-вот предстояло в третий раз выйти на сцену. Некоторое время мы колебались, хотя выбор, разумеется, был предрешён.
Результат обманул ожидания. В «Собачьей балладе», где старый священник просил у Бога верную собаку, чтобы скрашивала дни, а грозный Михаил вещал ему из облака: мол, поверь, не стоит, у неё ж житуха будет самая что ни на есть собачья – ты мясо в подклеть не запрёшь, она его рубанёт, а ты сгоряча её убьёшь и в садике зароешь, и зарыдаешь, и… сплошное, словом, выйдет огорчение… Так вот, в этой драматической балладе была такая кода: всем инструментам следовало разом замолчать после шести тактов жёсткого басового риффа. Блям-с – и всё. Песня была новая, ещё не отыгранная до автоматизма и не прописанная в матрицу мышечной памяти. Тем не менее после шестого такта все действительно замолчали. Все, кроме меня и Евсея. Осознав оплошность, мы принялись спасать ситуацию и в два инструмента разыграли чумовую импровизацию. Бочка Евсея ухала, как сваебойный копёр, рабочий барабан на пару с хай-хэтом рубили сложные дроби, то́мы гудели, тарелки рассыпали жёлтый звон. Моя гитара тоже не подвела – резвости её в тот миг могли бы позавидовать устроенные из гранёных самоцветов, бронзы и слюды стрекозы. Впоследствии по опросам музыкантов и зрителей мы с Евсеем были признаны самым креативным дуэтом сезона.
Взлёт оказался недолгий, но сияющий. Нам выпало пять лет, в которые мы яростно парили между небом и землёй, как искрящийся цветным огнём и не желающий гаснуть салют. Мы стали одними из немногих, кто мог собрать стадион без расклеенных по городу афиш, а исключительно по сигналу сарафанного радио. Нелепое время – все эти пять лет мы куда-то спешили, роковым образом не понимая, что мы уже там, куда спешим. Впрочем, так уж заведено – куда ни стремись, всякий раз оказываешься совсем в другом месте и решительно в иных обстоятельствах, чем те, о которых грезил.
