Из темноты долетел чуть слышный среди воя ветра свисток паровоза… Опять заговорили своим тяжелым, чугунным языком колеса. Поезд остановился…
Хлопнула дверь и, весь занесенный снегом, вошел кондуктор.
— № 106 прибыл благополучно, господин начальник, — доложил он, приложив руку к лохматой шапке с орлом на тулье.
Владислав Иванович кивнул головой.
— Здравствуй, Петров… Холодно?..
— Холодно, Владислав Иванович, — отвечал кондуктор, сразу оставляя официальный тон. — Вам-то тут хорошо… Не дует…
— Хорошо, да не больно… Есть отцепка?
— Никак нет…
— Ну, поди распишись…
Чрез несколько минут поезд ушел, опять постучал телеграф, а потом опять загнусавила гитара: «Ты мое сердце и душа…»
Владислав Иванович хотел было лечь на диван, — хотя было только семь часов, — но остановился в нерешимости: наберешь клопов, потом всю ночь покоя не дадут. Взяв со стола лампу, он нагнулся к дивану. Обеспокоенные светом насекомые, сидевшие гнездами, плотнее прижались к обивке…
— Иванов… — крикнул Владислав Иванович.
— Я… — отозвался телеграфист.
— Иди-ка сюда…
Гитара смолкла и в комнату вошел Иванов, белобрысый, бледный юноша, какой-то серый, неопределенный, точно сотканный из степных сумерек. Волосы, глаза, кожа, все в нем было серо и бесхарактерно; даже красные узоры, вышитые на его косоворотке, выглядывавшей из-под истертого мундира, и те выцвели, помутнели… Иванов был юноша тихий, робкий, молчаливый. Жизнь его была убийственно однообразна и бессодержательна. Чтобы хоть как-нибудь скрасить ее, Иванов фантазировал. Предметом его фантазий была какая-то «она», смутная и неопределенная, как узоры его рубашки. Он вырезал ее вензель и сердце, пронзенное стрелой, на березе в станционном саду и часто сидел около этой березы в одиночестве, интригуя всех своей влюбленностью, таинственностью. Он кончил тем, что поверил сам, что «она», действительно, существует, тосковал и играл: «Ты мое сердце и душа»… Над ним все смеялись, но он не оставлял «ее», находя в ней всю усладу своей жизни и чрез нее поднимая интерес к себе в окружающих. Он лгал, как и Владислав Иванович, но более искренно, так сказать.
— Давай клопов казнить, — сказал Владислав Иванович.
— Как?
— Электричеством…
— Давайте… Ишь их что чертей, развелось…
Они поймали клопа и понесли его в телеграфную.
Там они подвергли насекомое электрическому току из аппарата и, нагнувшись, с интересом ждали, что будет делать клоп. К их неудовольствию, клоп оставался совершенно спокойным.
