Поэтому Уэйд со смешанным чувством вводил девушку в ювелирный магазин. Она рассматривала кольца, броши, ожерелья, кулоны, выставленные на витрине под стеклом, и глаза ее восхищенно блестели. Но в том блеске не присутствовало даже и намека на алчность.
— Тебе нравится? — спросил. Уэйд.
— Да, — девушка улыбнулась милой, бесхитростной улыбкой. — Очень красиво.
— А вот из этих колечек тебе какое больше всех нравится? — он указал на ряд изящных, тонких золотых колечек.
— Из этих? — она слегка прищурила прекрасные синие глаза, отчего длинные черные ресницы стали похожи на тени. — Наверное, вот это.
— Которое?
— А третье слева.
Уэйд почти изумился: ведь она сейчас запросто могла указать на колечко пальцем, как делали все люди из ее окружения. Но Аннабел не стала поступать так. И вовсе не потому, что стеснялась своих рук — они выглядели почти что ухоженными, несмотря на то, что выполняли самую разнообразную работу, начиная с прополки огорода и заканчивая мытьем грязных, закопченных кастрюль. В любом случае руки Аннабел выглядели чистыми, с едва только заметными трещинами на кончиках пальцев.
Уэйд подозвал продавца, скучающего человека средних лет в светлом шерстяном пиджаке, в шелковом галстуке голубого цвета и с выглядывающим из нагрудного кармана платком — тоже шелковым, с каемочкой в цвет галстука.
— Покажите нам, пожалуйста, вот это колечко, — попросил Уэйд.
Продавец важно подал коробочку, устланную изнутри красным бархатом, Уэйд взял коробочку, но при этом перехватил взгляд, который продавец бросил на Аннабел Конечно, на ней была меховая шубка — дочь траппера могла себе такое позволить. Джим Каразерс был в состоянии сэкономить полтора-два десятка беличьих шкурок, продавая мех енотов. Но, сшитая мастерицей, не очень-то знакомой с веяниями моды, шубка выглядела довольно простенькой, равно как и суконная юбка, и грубоватые ботинки из свиной кожи.
— Ну-ка, надень его.
— Я? — глаза Аннабел вспыхнули светом синих звезд, а спросила она почти шепотом. — Я?
— Разумеется, — улыбнулся Уэйд. — Это же дамское колечко.
Он осторожно взял Аннабел за левую руку, вынул колечко из коробочки, и, наполняясь чувством щемящей нежности, надел колечко на длинный, ровный, изящный палец.
— Что же, и на пальце неплохо, а?
Она осторожно растопырила пальцы — тем особым жестом, какой может воспроизвести только дочь Евы в любом государстве, в любой момент истории.
— На пальце тоже очень красиво, — сказала Аннабел, и глаза ее засияли, как у ребенка, которому показали картинку в волшебном фонаре. Это не был блеск, которым блестят глаза того же ребенка, получившего в подарок новую игрушку — там все-таки присутствовала радость обладания вещью. Аннабел же только любовалась — Уэйд уже хорошо изучил поведение девушки.
