Тиму было двадцать пять лет, но он еще не женился. Все О’Фланаганы переселились сюда из Южной Каролины. А было их, ни много, ни мало, дюжина. Вот уж кого следовало бы называть голодранцами, подумал Уэйд и в этот раз, как думал он всегда, стоило ему увидеть кого-либо из шумной ирландской семьи. Неизвестно, чем занимались О’Фланаганы в Южной Каролине, но здесь они вели хозяйство из рук вон плохо. Хлопчатника они умудрялись выращивать столько, что не набиралось и пяти тюков хлопка с пятнадцати акров, хотя мужчин было семеро, а скотины, включая и этого мула, стоявшего сейчас, полузакрыв глаза, в тени диких апельсиновых деревьев, шесть голов. О’Фланаганы заняли участок, когда-то принадлежавший Слэттери, да прихватили еще несколько акров при разделе соседней плантации. Сьюлин говорила, что этому участку не везет — никак там не поселятся порядочные хозяева. У Тима было еще пять братьев и четыре сестры. Их отец, Шон О’Фланаган, был таким же маленьким, как Тим, таким же шумным и задиристым. Остальные братья тоже удались в отца. Все ссоры и драки в лавке Энтони Куэйла, тоже пришельца, начинали братья О’Фланаганы, причем дрались они как между собой, так и с посторонними. Собственно, заведение Куэйла следовало бы назвать кабаком, так как он, в основном, торговал дешевым дрянным виски.
И если раньше голодранцы Слэттери, как рассказывала Сьюлин, молча ненавидели своих соседей, то теперь О’Фланаганы, все семеро мужчин во главе с папашей, выражали свое недовольство весьма агрессивно.
Вот и сейчас Уэйд мог быть уверен в том, что Тим О’Фланаган, используя какой-то мелочный повод, нарывается на ссору. Так оно и оказалось.
— Черт подери, мистер Гамильтон, — это обращение, очевидно, следовало считать приветствием. — Распустили вы вконец своих негров.
Все ясно, опять речь пойдет о Джоне Уорше, который обрабатывал несколько акров как раз по соседству с участком О’Фланаганов. Уорш был смирным, пожилым негром, очень старательным и трудолюбивым. Жил он в таком же домике, как и остальные семьи издольщиков, но содержал свое жилище в образцовом порядке. Да и участок у него выглядел не в пример другим получше. Он не только прислушивался к советам соседей-фермеров, но и сам при случае мог подсказать много ценного. Раньше Уорш работал на хлопковых плантациях в Миссисипи. После войны переселился сюда, в Джорджию. Этот негр являл собой образчик долготерпения, но долготерпения не пассивного — в нем чувствовался вызов судьбе. Что-то стояло за ним, его прошлое, оно делало глаза Уорша совсем уж чернильно-печальными, еще более печальными, чем вообще свойственно их расе. И эта печаль, казалось, заставляла Уорша вечно двигаться — не суетливо, не бестолково, как бывает, когда человека понуждает к движению злость, или растерянность, или кратковременное отчаяние. Он действовал даже не как заведенный механизм — что-то во всем облике Уорша заставляло вспомнить природу с ее безостановочно текущими реками, с ее неотвратимо чередующимися закатами и рассветами.
