Тогда я услышал шум, похожий на производимый медленно пьющим слоном и вместе с тем чрезвычайно похожий на шум, слышный при наполнении кувшина водою. Я тотчас пустил из лука острую стрелу в то место, откуда мне послышался шум, так как рассудок мой затемнен был роком.
В ту минуту, когда стрела моя попала в цель, я услышал голос человека, жалобно воскликнувшего. „Ах, я умираю! Как это возможно выпустить стрелу в такого отшельника, как я? У кого такая жестокая рука, способная пустить в меня стрелу? Я пришел ночью черпнуть воду в уединенном месте реки и никого ничем не оскорбил!“
Услышав эти жалобы, страшно смущенный душою и дрожа от страха, вызванного такой непростительной ошибкою, я выпустил лук из рук и бросился к месту, откуда слышался голос, и увидел упавшего в реку несчастного юношу, пронзенного прямо в сердце и одетого в кожи антилопы и пантеры.
Глубоко раненный юноша устремил глаза на меня, точно желая сжечь меня огнем своей лучезарной святости.
„Чем оскорбил я тебя, Кшатрий? Я отшельник, скромный обитатель леса, чем я заслужил быть убитым твоею стрелою за то, что я хотел взять отсюда немного воды для отца своего. Мои престарелые родители никакой опоры не имеют, кроме меня, в этом пустынном лесу, и теперь они ждут, эти бедные слепцы, надеясь на скорое мое возвращение. Ты одним ударом стрелы убил не меня одного, но сразу трех человек, т. е. моего отца, мою мать и меня! А в силу чего?
Иди скорее, сын Рахгона, иди к отцу моему и расскажи ему об этом роковом событии, хотя ради того, чтобы его проклятия не сожгли тебя подобно тому, как огонь пожирает сухое дерево! Тропинка, которую ты видишь пред собою, ведет прямо к келье моего отца; поспеши отправиться туда, но перед этим скорее извлеки из меня стрелу твою“.
Вот все, что сказал мне молодой человек, и глядя на него, мною овладело крайнее уныние, я чувствовал себя совершенно разбитым. Вслед за тем, страшно взволнованный, я крайне тщательно вынул из груди молодого отшельника злосчастную стрелу, надеясь этим сохранить ему жизнь. Но увы! Как только я вынул стрелу из раны, тотчас сын отшельника, истомленный болью и тяжело дыша, после нескольких конвульсивных рыданий закрыл глаза и умер.
Тогда я, взяв его кувшин, направился к келье отца злополучного юноши.
Там я увидел его родителей: двух несчастных слепых, никого не имевших для оказания им услуг и помощи и подобных птицам с отрезанными крыльями. Они сидели с нетерпением, поджидая сына; старик и старушка говорили о сыне.
