Заслышав шум моих шагов, отшельник обратился ко мне, сказав:
„Почему ты так запоздал, сын мой. Твоя мать и я были сильно огорчены твоим долгим отсутствием. Если я или если твоя мать сделали что-либо такое, что тебе не понравилось, то прости нас и не оставайся отныне так долго там, куда ты пойдешь! Ты наши ноги, лишенные возможности двигаться; ты глаза наши, лишенные возможности что-либо видеть; но почему же ты молчишь и ничего мне не отвечаешь?“
Услышав это, медленно приблизившись к старцу, сложив руки и подавляя рыдания, весь содрогаясь и дрожащим от ужаса голосом, я ему ответил:
„Я Кшатрий и зовут меня Дахарата, я не сын твой и пришел к тебе потому, что совершил ужасное преступление“.
Вслед за тем я рассказал ему все обстоятельства убийства молодого отшельника.
Услышав сказанное мною, отшельник несколько секунд сидел молча, точно окаменелый, наконец, придя в себя, он сказал:
„Если бы, совершив дурное дело, ты не сознался мне в этом самопроизвольно, тогда не только ты, но даже твой народ мог понести за это наказание и я уничтожил бы его огнем моих проклятий!
Это преступление вскоре бы низвергло Браму с престола, на котором он, впрочем, твердо сидит. Что касается твоей семьи, то рай закрыл бы свои двери для семи из твоих потомков и семи из твоих предков.
Но ты, не сознавая, что делаешь, нанес ему удар и потому остался жив. Пойдем, жестокий человек, поведи меня к тому месту, где стрела твоя убила это дитя и тем разбила посох слепца, дававший ему возможность существовать“.
Тогда я отвел обоих слепцов к тому месту, где находится их сын, и дал осязать отшельнику и его жене тело убитого мною.
Не бывшие в состоянии вынести бремя удручающего горя, едва они прикоснулись к убитому, как оба жалобно вскрикнули и упали на труп сына. Мать, целуя бледное лицо сына, начала жалобно стонать, как нежная корова, у которой отняли теленка.
„Яджнадета, — говорила мать, — разве я тебе не дороже жизни? Почему же ты не заговорил со мною, прежде чем отправить благословенное дитя мое в такое далекое путешествие? Поцелуй твою мать и тогда уже отправишься; разве ты сердит на меня, друг мой, что не желаешь заговорить со мною“.
Огорченный отец, исстрадавшийся печалью, обратился к своему мертвому сыну, точно к живому, со следующими словами:
„Сын мой, разве ты не узнаешь пришедшего сюда, вместе с твоею матерью, отца? Поднимись! Иди, возьми наши шеи и обними их, соединяя вместе. Кто же теперь будет нам приносить из лесу коренья и дикорастущие плоды? Я, эта бедная слепая согбенная под бременем лет, мать твоя, как могу я кормить ее, сын мой, будучи слепым, таким же, как она?“
