Жизнь Есенина | страница 2



Читатели полюбили это лицо, стали следить за его судьбой по стихам, выискивая их среди публикаций других авторов. У Есенина, писал в те годы Александр Воронский, «может быть, нет полной отшлифовки, попадаются невыношенные, невыверенные строки, но все это искупается заразительной душевностью, глубоким и мягким лиризмом и простотой… В образ всегда вложено большое чувство»[2].

Однажды поэт признался: «Мне кажется, я пишу стихи для самых близких друзей». И это было правдой. Ведь только близким людям можно рассказать о своих душевных страданиях, сокровенных думах. Только друзьям можно доверить свои заветные мечты, надежды… Вспоминается зоркое наблюдение Максима Горького: «Настоящее искусство возникает там, где между читателем и автором образуется сердечное доверие друг к другу»[3].

Читая Есенина, читаешь автобиографию души художника, видишь движение характера во времени, само время.

Тихая радость первых встреч с окружающим миром; робкие мысли о неустроенности жизни; милосердие к слабым, бедным, униженным; томление по «нездешним перелескам»; предчувствие небывалой грозы; восторг в дни революционной бури; ожидание скорого «мужицкого рая» и крушение этих надежд; растерянность и тяжкое похмелье в «Москве кабацкой»; минуты счастья с любимой женщиной; обретение веры в новые «путеводительные светы» и горькое сознание: «остался в прошлом я одной ногою…»; трагические раздумья о несовершенстве действительности и собственной души — ни о чем не умолчал поэт. Ничего не скрыл — ни хорошее, ни плохое, все выкладывал, как на духу: «Себя вынимал на испод». Распахнутость — до конца: «Вот такой, какой есть…» Рассказывая о себе, он рассказывал о мире, в котором жил, и его раздумья о мире были раздумьями о нем самом.

Много дум я в тишине продумал,
Много песен про себя сложил…

Но каждый ли из тех, кто слагает песни «про себя», интересен людям?

«Отчего Кантемира читаешь с удовольствием? — спрашивал Константин Батюшков. — Оттого, что он пишет о себе. Отчего Шаликова читаешь с досадой? — Оттого, что он пишет о себе»[4].

Есенину было что сказать. И он умел это сказать на языке поэзии.

Читатель есенинских стихов невольно подпадает под их обаяние, а через них — под обаяние самой личности поэта. Они излучают какой-то внутренний свет, которому, пожалуй, трудно найти название.

Опять я теплой грустью болен
От овсяного ветерка.
И на известку колоколен
Невольно крестится рука.

Тонкая, негромкая мелодия, словно подводное течение, захватывает тебя, и ты уже чувствуешь, как притягательна колдовская эта музыка, как привлекательна душа, ее родившая. Любовь нежная — без умиления и сюсюканья. Трепетность сердечная — без патоки и слащавости. Грусть — без надрывной слезливости и так называемой мировой скорби.