*
– Смею вас заверить, господин ротмистр, чего-либо определенного на предмет большевистской агитации я вам сообщить не могу, – ответил Зеест Муравьеву, который в нетерпении нервно прохаживался по кабинету начальника дистанции. У письменного стола ротмистр остановился. Лицо стало красным от негодования, а глаза злыми и колючими.
– Борис Васильевич, уважаемый, я настоятельно вынужден требовать сбора администрации дистанции, чтобы разобраться хотя бы с последним случаем. Кстати говоря, мне приходилось раньше неоднократно указывать вам на необходимость регулярных оперативных совещаний инженерно-технического состава на данный предмет разговора. Я вынужден и на сей раз упорно настаивать на просьбе собрать своих подчиненных.
Муравьев упрям. Зеест, в свою очередь, понимал, что прежде ротмистр печется о собственных погонах. Но если всякий раз следовать настоятельным просьбам Муравьева, то администрация будет попросту задергана жандармскими штучками, отвлекаясь от своих главных задач по строительству участка магистрали.
Зеест всегда мучительно терпеливо выслушивал ротмистра, и всякий раз разговор оканчивался неопределенностью. Глубоко в душе Борис Васильевич презирал филерство и полагал, что подчиненные в лице инженеров придерживаются мысленно того же мнения по поводу всяческих форм доносительства, осведомительства и прочего предательства по отношению к собственной же совести. Хотя, как руководитель, он понимал, что лично для него все это принимало нежелательный оборот. Уже имела место серьезная беседа в Нерчинске, в Управлении по строительству, в которой тоже принимали участие полицейские чиновники.
– Хорошо, – ответил Зеест, чтобы поскорее расстаться с Муравьевым, – сегодня же разошлю нарочных.
– Тогда лады, – ротмистр надел головной убор с блестящей кокардой.
…В полном смятении возвращался Покровский на участок. Если дела на трассе так пойдут и дальше, строительство может резко затормозиться на неопределенный срок, за что, разумеется, департамент по голове не погладит. Впрочем, и не в этом дело. Главное, что эти оказии мешают первостепенному делу – работе. На совещании в Могоче у Покровского промелькнула крамольная мысль о том, что лучше бы поскорее разжигали господа инакомыслящие свою революцию. Быстрее начнется – быстрее все закончится. Как говорится, к одному концу. Только бы не мешали работать. Сейчас весь мир в хаосе и непонимании происходящего. Алексей был наслышан о митингах в Иркутске и Чите, о пламенных речах тамошних ораторов. Он все больше удивлялся, как можно увлечь толпы людей тем, чего сам никогда не видел? Возможно, не от мира сего эти ораторы всех мастей. Не меньше удивляло и то, что сам лагерь господ-агитаторов поделен на части. Ратуют за переустройство общества, но всякий по своему разумению агитирует, то есть, в зависимости, как давеча говорил Северянин, от своей принадлежности к той или иной политической платформе…
