*
Прорезая лучами фар зимнюю темноту, по узкоколейной железнодорожной ветке Часовинская-Столбы-Таптугары, набрав ход, летел грузовой поезд. Лучи света выхватывали придорожный заснеженный кустарник, упираясь в застывшие далеко впереди деревья. Лязгали железные платформы, груженные цементом, отдельными громоздкими металлическими частями мостовых ферм, рельсами. Состав вез очередные грузы, заскладированные с осени на Часовинской пристани, на железнодорожную базу.
Заметные перемены вносила в здешние края проложенная магистраль. Угрюмая тайга пятилась на глазах, принимая человека в свои крепкие объятия. Цивилизация катила сюда на быстрых паровозных колесах. Но прежде проложенных стальных нитей здесь прошагал человек. С буссольной треногой и планшетом. Какой кровью и соленым потом достались первые шаги по этим дебрям? Сколько безымянных могил осталось вдоль линии Транссиба? Спустя время, потомки принялись по-хозяйски обживать эти земли, перепахивая лесистые поляны по обе стороны железнодорожного полотна, превращая их в благодатные огороды, застраивая местность новыми станциями, разъездами, поселками и городами. Разрубая толстый дерн, заросший цепкими зарослями багульника и черемухи, боярки и шиповника, натыкались потомки на груды человеческих костей строителей великой магистрали. И все они когда-то имели имя и фамилию, семью и близких, малую родину в Тверской, Тамбовской, Новгородской, Псковской и прочих западных губерниях. Лежат вдоль железной дороги каторжане и каторжники – революционные смутьяны и уголовный сброд, рабочие и охранники. Знать, среди первых встречались мыслители, первовестники предстоящих, для большинства так и не увиденных, новых великих свершений в Отчизне. Сколько их здесь осталось? Чтобы через толщу времен тускло блеснуть пожелтевшей костью под заступом или лопатой местного жителя и с потаенной жутью быть отброшенным в сторону. Глухо стукнувшись о камень или пень, скатиться в пустую борозду, быть засыпанным, чтобы никогда больше не появляться на глаза человечеству, навсегда оставшись лишь в образе железной магистрали…
*
«Здравствуй, Алеша! У нас все по-старому. Папенька с маменькой в полом здравии. Павлуша поступил в корпус. Военная форма ему очень к лицу. Стал таким разговорчивым. Впрочем, знаешь, какие душевные неравновесия испытывает юноша, хоть и в погонах, в столь ранние годы. Помню о том, что после более полугода твоей службы в Сибири тебе возможен отпускной лист… До этого срока совсем немного, тешу себя надеждой, осталось. Давеча во сне видела кровь. И по утру сильно-сильно билось сердце. Почему-то вообразила невольно, что ты сможешь приехать. Право, это отчасти глупо, ведь абсолютно ясно, что именно сейчас ты никоим образом прибыть не сможешь… В последнее время я стала испытывать вполне определенное беспокойство. Павлуша как-то сказал, что Сибирь – это „каторжник на каторжнике сидит и каторжником погоняет“. Дескать, так и его товарищи по корпусу говорят… Прошу тебя, Алеша, будь осторожен. Пусть в каждой почтовой карете несется мне из Сибири по одной твоей весточке. Насчет кареты, разумеется, шучу, почта теперь на совести железной дороги…»
