Честно говоря, одна книга в магазине по соседству все-таки оказалась на английском языке.
Это был атлас — определитель птиц южного Коннектикута и Лонг-Айленда.
Спала я в машине, которой пользовалась в то время. То есть в фургоне «фольксваген» с музыкальными инструментами.
Кэтлин Ферриер, вполне возможно, умерла еще до того, как я купила ту старую пластинку, так мне теперь кажется.
Не помню, однако, что я собиралась этим подтвердить.
Завеса безумия — ужасно претенциозное для меня выражение, между прочим.
На следующее утро я поехала против часовой стрелки, горными дорогами, в сторону Спарты, которую хотела посетить перед отъездом в Грецию.
Не подумав заглянуть в книгу про птиц, в которой могло говориться о чайках.
На полпути к Спарте у меня начались месячные.
Сколько я живу, моим месячным всегда удается застать меня врасплох.
Даже несмотря на то, что я, как правило, в течение нескольких дней до их наступления находилась в плохом настроении, которое я почти неизменно приписывала другим причинам.
Так что, без сомнения, разрыдаться меня заставил все-таки не Парфенон.
И даже, определенно, не временное ослабление моего безумия.
Новое, очевидно, уже было на подходе.
Итак, кто-то окликнул меня по имени.
Я до сих пор менструирую, между прочим, хотя и нерегулярно.
Или оставляю пятна. На протяжении целых недель подряд.
А потом менструаций может не приходить несколько месяцев.
В «Илиаде» или любой другой пьесе нет, естественно, ни слова о менструации.
В «Одиссее» тоже. Так что, без сомнения, ее все-таки писала не женщина.
Перед тем как я вышла замуж, моя мать узнала, что мы с Терри спали вместе.
Кто-нибудь еще был, до Терри? Так звучал один из первых вопросов, которые тогда задала мне моя мать.
Я сказала ей, что был.
Знает ли Терри?
Я и на это ответила утвердительно.
Ах ты дура малолетняя, сказала моя мать.
Шли годы, и я часто ощущала сильную грусть, на протяжении большей части жизни, которую прожила моя мать.
Однако что хоть кто-то из нас действительно когда-либо знает?
Я не знаю, почему это напоминает мне о том случае, когда из-за месячных я упала с центральной лестницы в Метрополитен-музее и сломала лодыжку.
На самом деле, возможно, она была не сломана, а только вывихнута.
Тем не менее на следующее утро она распухла и стала вдвое больше своего нормального размера.
Вот я была на полпути вверх по лестнице, а вот уже представляю себя Икаром.
Что я делала — несла этот монструозный холст, который был чрезвычайно громоздким.
