«Как жаль! Кто-то пожелал тебе зла!» — Значит, и ты подвержен судьбе. Значит, и тебя забросила сюда чья-то злая воля, коварное действие, которое распространяет повсюду враждебная магия. Значит, и ты человек, и ты из наших. Не важны мотивы, которые двигали тобой: ни политика, ни законы, ни иллюзии разума. Нет ни разума, ни причин, ни следствий — только жестокая судьба, только злая воля, только магическая власть вещей. Государство — это одна из форм этой судьбы, оно подобно ветру, сжигающему жатву, злой лихорадке, пожирающей нашу кровь. Жизнь ничего не может противопоставить судьбе, кроме терпения и молчания. Чего стоят слова? И что можно поделать? Ничего.
Одетые в броню молчания и терпения, безмолвные, непроницаемые, стоят на площади, на собрании те немногие крестьяне, которым не удалось ускользнуть в поле; они стоят так, будто не слышат оптимистических фанфар радио, доходящих к ним издалека, из края достижений и легких успехов, который до такой степени забыл о смерти, что призывает ее шутя, с легкомыслием тех, кто в нее не верит.
Теперь уже я знал многих крестьян Гальяно, хотя на первый взгляд они казались мне все совершенно одинаковыми — маленькими, опаленными солнцем, с черными, лишенными блеска, словно невидящими, похожими на пустые окна темной комнаты глазами. Некоторых я встречал во время своих коротких прогулок, иные здоровались со мной с порога своих домов по вечерам, но большинство приходило ко мне лечиться. Мне пришлось примириться со своей новой обязанностью; но я очень беспокоился, особенно вначале, о судьбе своих больных и досадовал на свои малые возможности. Их необычайная, наивная вера требовала отклика, и я невольно чувствовал себя ответственным за их беды, воспринимая их почти как собственную вину. К счастью, я имел достаточную научную подготовку, хотя мне не хватало практики, у меня не было возможностей исследования и средств для лечения, и, должен сознаться, я был очень далек от спокойствия и отвлеченности научного мышления. Я жил, можно сказать, в непрерывном страхе. Тем более важным и драгоценным для меня был приезд моей сестры, женщины большого ума и деятельной доброты и сверх того — замечательного врача; она привезла мне книги, трактаты о малярии, журналы, инструменты, медикаменты, подбодрила меня и разрешила мои сомнения. Я узнал о ее неожиданном приезде из телеграммы, которая чуть-чуть не опоздала, но я все же успел послать за ней автомобиль к автобусной остановке на перекресток у Сауро. Эта машина была единственной в Гальяно, старая, расхлябанная машина марки «509». Она принадлежала одному механику, «американцу», высокому толстому белокурому человеку, носившему шлем мотоциклиста, славившемуся в поселке одной своей анатомической особенностью, которая делала для женщин общение с ним может быть и желанным, но опасным. Несмотря на это, а может быть именно из-за этого, он прослыл местным донжуаном, за ним числился целый список побед. И его несчастным любовницам было очень трудно долго скрывать от его ревнивой жены и от насмешливого любопытства соседей свою запретную любовь. Машину он купил на свои последние нью-йоркские сбережения в надежде на большие заработки — ведь в машине была общественная необходимость. Но он совершал только одно-два путешествия в неделю, и единственно для того, чтобы возить подесту в префектуру Матеры, карабинеров по каким-либо делам или налогового инспектора, и лишь иногда отвозил в Стильяно какого-нибудь больного или доставлял оттуда товары. Серьезная проблема, занимавшая в то время хозяев поселка, заключалась в том, чтобы во время ежедневных поездок за почтой заменить мула автомобилем. Таким образом могло бы установиться нечто вроде регулярного сообщения для путешественников, которые приезжали или уезжали на автобусе. Но так как ни времени, ни труда здесь не считают и не ценят, то разница в плате за мула и за машину была очень небольшая; кроме того, могли возникнуть трудности, связанные с родством или кумовством; поэтому решение этой проблемы все время откладывалось на завтра, и когда я уезжал, она все еще не была решена. Только иногда, когда ожидали приезда кого-нибудь, механик попутно привозил мешки с почтой и тогда церемония раздачи корреспонденции происходила на несколько часов раньше. Весь поселок уже бывал оповещен об этом, и небольшая толпа всякий раз ждала у церкви возвращения машины. Когда из-за поворота слышались скрип и лязганье железа, все шли навстречу, чтобы насладиться прекрасным зрелищем и поскорее узнать новости.
