Земля была сухая и гладкая, солнце туда не проникало и не накаляло ее. Я ничего не видел, кроме прямоугольника светлого неба да белого скользящего облачка; ни один звук не долетал до моего слуха. В таком одиночестве, на свободе, я проводил целые часы. Когда мой пес уставал бегать за ящерицами на залитой солнцем стене, он подходил к краю ямы и вопросительно смотрел на меня, потом скатывался вниз и, пристроившись у моих ног, моментально засыпал. И я, слушая его дыхание, ронял из рук книгу и закрывал глаза.
Нас будил странный голос неопределенного тембра, принадлежавший человеку неопределенного пола и возраста, произносивший непонятные слова. На краю могилы появлялся старичок и начинал говорить со мной; у него не было ни одного зуба. Он стоял на фоне неба — высокий, чуть сутулый, с длинными, худыми руками, похожими на мельничные крылья. Ему было почти девяносто лет, но его лицо было вне времени, морщинистое, бесформенное, как увядшее яблоко; между складками иссохшей кожи блестели белесоватые, голубые притягивающие глаза. У старика не росли ни усы, ни борода, и это придавало его старческой коже странный вид. Он говорил не на местном, гальянском диалекте, а на смеси языков, потому что объехал множество краев, но в его речи преобладал говор Пистиччи, где он родился много-много лет назад. Отчасти поэтому, отчасти из-за отсутствия зубов, что делало его слова невнятными, из-за манеры говорить быстро и сжато его речь казалась мне сначала непонятной; однако потом, когда мое ухо привыкло, я подолгу разговаривал с ним. Но я никогда не мог понять, действительно ли он слушает меня или следует только таинственному ходу собственных мыслей, которые возникали, казалось, из неопределенной древности звериного мира. Это непонятное существо носило грязную разодранную рубашку, открытую на груди, тоже лишенной волос; сквозь прореху виднелась выступающая, как у птиц, грудная кость. На голове он носил красноватую фуражку с козырьком, которая, быть может, напоминала об одной из его многочисленных должностей; сейчас он был одновременно и глашатаем и могильщиком. Это он проходил во всякое время по дорогам поселка, трубя в небольшую трубу и стуча в барабан, который носил на перевязи, и своим нечеловеческим голосом сообщал новости дня — о проезде торговца, об убое козы, приказы подесты, часы похорон. Это он копал могилы, отвозил мертвецов на кладбище и хоронил их.
Это было его обычным занятием, но за этим скрывалась другая жизнь, полная непостижимой таинственности. Женщины подшучивали над стариком, когда он проходил, потому что у него не было бороды и, как говорили, он за всю свою жизнь ни разу не любил.
