Всем привет, — Саныч знал свой район с детства, поэтому был уверен, что здесь ему должны только радоваться, как радовался он. Сигареты в руках, бритые головы — как они походили на его галчат (так он с легкой руки соседа называл своих учеников, часто забегавших к нему домой — просто попить чаю и поболтать). Галчата бывали иногда агрессивны, но он-то чувствовал их навылет: никто не кусает без команды, а «фас» своим мог сказать только Саныч.
Тишина. Неприветливость никогда не пугала его, наоборот, к проявлениям приязни в этом мире он уже привык относиться настороженно. Не хотят так не хотят: пиво призывно позвякивало в пакете, а матч начинался через десять минут. Он шел как всегда насквозь — ну не научили его обходить. В школе ученики должны были прижаться к стене коридора и пропустить властителя дум, но сейчас неуклюжая, но крепкая рука пристегнулась к его рукаву.
Ну и че? — Небо поплыло… Улепетывающие звезды, лица прошлых студентов, слегка понимавших его воляпюк… «Генри Миллер… Похотливый философ от физиологии, до безумия нежно расковырявший культуру, набивает наше сознание толстыми, как влагалище Ирен, письмами. Тонкий знаток искусства, чувствующий жизнь его кожей, Миллер тестирует жизнь другим органом. Вся поэма — уникальный художественный прием, хотя для него важен не текст как способ познания и достижения красоты, а красота во имя доказательства его существования. Смешанный язык, стилевая эклектика, инвективы в бонус коннотативной палитре, и как итог — категория «Матисс» ничем не отличается от категории «шершавая задница». Но все-таки эти страницы — лучшее, что было написано о Матиссе (равно как и о шершавой заднице). Да это вообще даже не книга. «Скажи, какой смысл цеплять одно слово за другое?.. Что я докажу, если напишу книгу? На кой черт нам книги — в мире и так уже слишком много книг…».
Пиво открывалось зубами, деньги не пересчитывались, телефон всковырнули — и «симка» скользнула в ливневую канализацию. Приглушенные ругательства и пять хаотично двигающихся теней. Сидячий шестой силуэт с отраженной глазами сигаретой, бьющейся в треморе между указательным и средним, застыл в кадре, игнорируя все мыслимые динамические законы.
Виталя, мотаем! — еще один пинок по лысеющей голове. «ИДИТЕВЖОПУ, — внутренний монолог, не вырываясь из зажатого рамками алкоголя подросткового черепа, пытался зацепиться за зачатки логики, —
ЭТОЖЕАЛЕКСЕЙАЛЕКСАНДРОВИЧНАШКЛАССНЫЙОНМЕНЯВИДЕЛНАМКРЫШКАКАКОГОХРЕНАЯСЮДАПОПЕРСЯСАНЫЧКЛЕВЫЙМУЖИКЗАВТРАМНЕП… ДЕЦЯНЕХОЧУСИДЕТЬЖАЛКОМАМУМАМАМАМА!!!»
