(Т е л у ш к и н ведет А н и с ь ю к столу, усаживает.)
Т е л у ш к и н. Ты погоди… Ты посиди тута… Я сейчас того… Самовар… ты отдохни давай… Сейчас я!
А н и с ь я. Постой… Дай наглядеться… Петенька… Да ты, никак, поседел?
Т е л у ш к и н. А ты все така же… Красивая… Только бледненькая.
А н и с ь я. Устала маленько… Тяжела дороженька.
Т е л у ш к и н. Где ж ты была… так долго?
А н и с ь я. Ох, не помню. Там… холодно. Тёмно. Тебя нет! И дышать… нечем.
Т е л у ш к и н (испуганно). Ну и… пес с ним. Не вспоминай уж, чего…
А н и с ь я (оглядевшись, замечает П а ш к у.) А кто ж это там-то? Уж не третья ли ваша жена? А? Петр Михайлович?
Т е л у ш к и н. Да Бог с тобою… Кака жена. Придумашь… Это Пашка, с артели… Подмастерье. Прибился ко мне, помогат когда… по двору.
А н и с ь я. Ладно… Ну, дай же, Петечка, еще на тебя погляжу… Постарел ты. Осунулся… Грустный какой стал.
Т е л у ш к и н. Без тебя-то какое веселье.
А н и с ь я. Жалко, не дал нам Господь детушек… Тогда б и не скучал ты.
Т е л у ш к и н. Ну, что ж…
А н и с ь я. То моя вина. Не справилась я.
Т е л у ш к и н. От нас не зависить. Как на роду написано, так тому и бывать.
А н и с ь я. И то верно. (Пауза.) Пантелеев, Лексей Лексеич, как с тобою-то?
Т е л у ш к и н. Не к ночи будь помянут. Рычит все… Хлеба куска не проглотит, ежели не обругат…
А н и с ь я. А ведь это он — главный разлучитель наш. Он Михееву, болвану квартальному, обо мне донес. Когда Иван помер. Хватай, мол, ее, она — беглая. Да еще приплел — живет-де с Петром Телушкиным невенчана…
Т е л у ш к и н. Так это ён в полицию бегал? Не староста ваш?
А н и с ь я. Староста наш щей тогда похлебал, перстом погрозил, да и был таков. Больше для порядку заявился. Управляющий, вишь, шибко ретивый у нас — подослал его. Ведь когда старый барин преставился, царствие небесное, сын его — гусар, гулёна — все князю Гагарину и продал. Усадьбу продал, две деревеньки… Стали тут всех нас поголовно пересчитывать. А князю что? Он за кордоном по все дни… Что ему — какая-то беглая… Так бы и жили мы с тобой тихонько, горя не ведали. (Всхлипывает, утирает глаза платочком.) Пантелеев это, домовладелец наш…
Т е л у ш к и н. Благочиния, вишь, убоялся… Сукин сын. Ну, я ему… До сих пор, слышь ты, все ходит, вынюхиват. Глаза, что рогатины, уставит и давай допросы чинить. Намедни писателя привел, поил тута — за здорово живешь…
А н и с ь я. Ой, не верь ему, Петруша — темный он. Непонятный…
Т е л у ш к и н. А ведь я тада все сполнил, как ён велел: и крышу-то перекрыл ему на дармовщинку, и в дворники подался — заместо Ивана твово… Упокой, Господи, душу его грешную. (Крестится.) Тоже ведь жук был, тот еще.
