— Спасибо, — сказала Чеботарева. — Я побегу. У меня ведь обеденный перерыв всего час…
Но Ткачев все шел рядом с ней. Он поговорит с теткой. Дом большой, места хватит, да и тетке будет не так тошно одной. Нет, покачала головой женщина. Ее уже многие звали жить к себе. Но у брата она с Ленькой все-таки в своей комнате. Нет, спасибо, не надо говорить ни с кем. И провожать дальше не надо. Брат увидит еще, а он не любит чужих…
Она быстро пошла к Леньке, который ждал ее возле двухэтажного кирпичного дома со старинными чугунными тумбами у входа. Ленька словно бы боялся или не хотел идти дальше без матери — он смотрел издали, так же печально, потому что все равно нужно было войти в этот дом.
Случайное прикосновение к чужой беде было для Ткачева тем более острым, что он увидел привычность к ней Анны Петровны. Ленька — тот восставал, не смирялся, как мать, хотя что могли изменить его рисунки?
Ткачев уже не мог успокоиться. Он не считал беду безысходной, а впереди у него было много времени, чтобы убедить Анну Петровну в том, что она не имеет никакого права позволять калечить мальчишку и мучиться сама ради крыши над головой. В мире достаточно добрых крыш, хотел он сказать ей при будущей встрече. Конечно, обратись он в милицию, этот ее братец, Костька, совсем озвереет, и тогда страшно подумать, что будет с мальчишкой и с ней самой. А ее восклицание: «Да какое вам до этого дело?» — не обманывало Ткачева. Она не сопротивлялась его вмешательству. Она удивилась, вот в чем штука! Удивилась тому, что совсем незнакомому человеку оказалось дело до мальчишкиных синяков на руках и спине.
Все получилось быстро, неожиданно быстро, куда быстрее, чем он мог даже предполагать.
Конечно, он не мог идти к Анне Петровне домой и ждал Леньку на берегу, но Ленька не появился ни на следующий, ни через день. Тогда Ткачев надел форму и отправился в ателье, где, как сказала тетка, работала Анна Петровна. Ему не пришлось долго искать — ателье было единственным в городе.
Приемщица вызвала Анну Петровну, и у той были испуганные глаза, когда она увидела Ткачева. Испуг сменился уже знакомым удивлением, а потом — радостью: это Ткачев заметил прежде, чем Анна Петровна сказала:
— Вы можете подождать пятнадцать минут? Вон там, в садике.
Он кивнул. Хорошо, он подождет. Надо было скорее уходить. Ткачев покраснел, когда вышла Анна Петровна, и приемщица, конечно, заметила это. Женщины обладают удивительным даром замечать все, что касается других женщин. И конечно, сейчас расспрашивает Анну Петровну, откуда появился этот старший лейтенант, а после начнет шептать другим, что у Анны Петровны завелся остроносенький очкарик. Надо же было так по-дурацки покраснеть. И почему?
