Художнику неба иной не назначен приют.
Певцу, что на клиросе славит Спасителя — тоже.
В пустыне души голоса не осанну поют,
А лишь темноту волчьим воем нещадно тревожат.
Давно человечество бесится, сходит с ума,
Содом и Гоморра свои поменяли названья.
В предзимье живём, скоро-скоро наступит зима,
Не смогут спасти ни казна, ни знакомства, ни званья.
А кто-то надеется вечную жизнь на Земле
Обрящить, вкушая на золоте, политом кровью…
Нет денег у Бога, но яства на Божьем столе
Гостям приготовлены Им с неподкупной любовью.
Вновь жадность торопит кого-то на подлую брань —
Детей убивать и беременных женщин бесчестить…
История вспомнит с проклятьями, в ад эту рвань
Потащит нечистый, взыскуя им огненной мести!
Пусть радость кровавая светит в глазах палачей,
Недолог их век и позорна их ложная слава.
Никто не прочтёт им акафистов, пламя свечей
Не будет светить им, — поглотит их адова лава.
Нельзя сговориться с чертями, крестясь образам.
Служить разом двум господам на Земле невозможно.
Ведь сказано было недаром Творцом «Аз Воздам!»,
Свершится Его обещанье для всех непреложно.
Надейтесь и плачьте, у малых надежда одна —
Лишь Бог-Вседержитель их примет, омыв от печалей…
Живые, завидуйте мертвым, геенна видна,
На Суд нас деяния наши земные призвали!
