Он приметен — двухметрового роста, такого и в морской офицерской шинели сразу узнаешь (и, конечно, Паша Перекрестенко, работавшая перед войной в кинотеатре «Красный партизан», тут же его узнала!). Еще три месяца назад по его указанию на набережной города, как всегда, сажали цветы. Сейчас он вернулся, и знакомая набережная встречала его минометным огнем.
Ни Цыпкин, ни десантники, ни обе женщины не знали еще, что изо всех, кто следующей ночью уйдет из этого дома, до своих доберутся только четверо.
Но ушли не все. Двое остались.
Цыпкин и бывший секретарь Акмечетского райкома партии Павлов попросили хозяек, Марию Глушко и Пашу Перекрестенко, разрешить им остаться до прихода второго десанта, на несколько дней. Им и другим членам оргбюро Крымского обкома ВКП(б) было поручено после того, как десант овладеет городом, обеспечить нормальную работу советского и партийного аппарата.
Первые пять дней лежали на чердачке над коридором, ведущим в комнату Марии Глушко. Женщины подали им туда немного сухарей, четыре бутылки с водой и забили отверстие. Это, собственно, был не чердак, а узкое пространство между потолком и острым скатом крыши; настоящий чердак был над ними, и фельджандармы в первую же ночь после ухода десантников, обшаривая дворы и помещения вдоль всей улицы, поднялись и туда. Спустившись, один из солдат оттолкнул помертвевшую Марию, заглянул за занавеску в кладовку, над которой, затаив дыхание, лежали Цыпкин и Павлов. За несколько часов до облавы женщины, как могли, замаскировали люк в потолке, набили снизу гвоздей и навешали кошелки, связки лука, пучки сухого емшана и даже наскоро побелили отверстие. Штукатурка еще не просохла, и это было чудо, что немец ничего не заметил…
Они лежали так тесно, что, кажется, видели сны друг друга, но снился им, повторяясь, один и тот же сон: их снова семьсот, они стоят на палубах судов, а впереди за черной дымящейся водой, за туманом, на свежевыпавшем снегу все четче проступают очертания города, который им предстоит взять. И наяву они еще жили недавним боем. Его картины были несомненно ярче, отчетливее, мучительнее их сумеречного чердачного бездействия.
Среди семисот десантников, одетых в одинаковые черные бушлаты или шинели, были люди молодые и постарше, моряки-сверхсрочники и вчерашние штатские. Большинство из них до войны не успели побывать на курортах, многие не видели моря и не были в Евпатории, которую Цыпкин мог, кажется, всю насквозь пройти с завязанными глазами.
