«Глядите, это же искусство!» — шептал мне представитель речного регистра Моданов. Он был командирован, чтобы обобщать опыт проводки, беспристрастно выяснять возможности и на этом основании устанавливать критерии и ограничения. И вот сейчас в нем проснулся просто моряк, он стоял рядом, забыв о критериях и нормативах, и любовался тем, что не учтешь ни в каких справочниках и инструкциях.
У руля застыл самый опытный матрос первого класса Борис Иванович, глаз — на компасе, рука, что на штурвале, как продолжение компасной стрелки, сам Борис Иванович — частица корабля, самая чувствительная его частица. Рядом над рукоятками автоматического управления ссутулился капитан Сморыго, мне видна только его каменная скула, да и весь он как-то отяжелел, окаменел, так сковали его усталость и напряжение. Мозг корабля, его воля. За спиной капитана уже давно дожидался пришедший сменить его старпом, но капитан не торопился сдавать вахту. Все-таки он остался и в этот момент верен себе, когда, покосившись на нас, вздохнул:
— Я уж постою, мы ведь третьего помощника «обрабатываем», все за денежками гонимся, очень мы денежки любим.
Перед газетчиками капитан не упускал случая сыграть в «отрицательного героя». И я, говоря с ним, почему-то неожиданно для себя впадала в тон репортера-щелкопера из штампованных фильмов. Впрочем, иногда он давал вполне серьезные советы:
— Вот вы радовались: через пять дней буду на Диксоне. И просчитались. В море никогда не говорят «буду», а только «полагаю быть».
Нет, они не были ни «трусами», ни «сребролюбцами», они просто были мастерами и хотели хорошо делать свое дело. А делом их было сберечь, сохранить, сдать в целости и сохранности весь этот пестрый, слабосильный, немореходный речной флот, который им, мореходам, полагалось бы презирать. На этом и держалась морская терпеливая наука, трудовая мудрость полярных пахарей, хитрая стратегия спецмор-проводок. Именно стратегия, а не борьба и не баталия. Стратегия, имеющая в своем арсенале и временные отступления, и обходные маневры, и форсированные марши. Политика мирного сосуществования с капризной арктической природой. Она нелегко обходится людям, зато бережет суда.
У острова Белого в Карском море мы прощаемся с «Марией Ульяновой». Жидко плещет у борта бледно-желтая, явно пресная вода, будто женщины бьют по ней стиральными вальками. Видно, самого Белого достигла, встречая суда, обская волна, да и своих речек на этом пологом острове достаточно. В море не отыщешь границы между странами света, но Белый — это уже Азия, южнее под ним — Сибирь. Еще можно в последний раз окинуть взглядом всю флотилию. Устало покачиваются на рейде наши самоходки, рефрижераторы, грузовые теплоходы, речные катера; последними бросили якоря злополучный танкер ноль два со «скисшим» двигателем и приглядывающий за ним «Кронштадт». Сорока четырем судам каравана уже совсем недолго осталось идти морем, только до Обской губы, а там вверх, по Оби — на Томь и Иртыш, к портам назначения.
