Между прочим, на шестидесятом году жизни он сделал еще одно открытие, открыв для себя нашу страну, и с этого момента без колебаний употребил всю свою громадную популярность, все свое влияние на то, чтобы помочь молодой республике. Он организует помощь голодающим Поволжья; полученную в 1922 году Нобелевскую премию мира он отдает на нужды социалистического хозяйства. (И по сей день существует совхоз имени Нансена.) Он сам разработал план невиданных «карских» экспедиций — за хлебом, к устьям сибирских рек, Северным морским путем. И не просто консультировал проводку, но и послал своего друга Отто Свердрупа руководить ею. Кстати, в своей книге «Через Сибирь (в страну будущего)» Нансен обосновал возможность и безопасность грузовых рейсов через полярные моря к устьям сибирских рек и в некотором смысле теоретически предвосхитил предприятия, подобные нашей экспедиции, проводящей на Обь, Енисей и Лену речные суда.
Удостоенный высших наград века, он гордился грамотой молодого советского правительства, подписанной Калининым; он считал себя польщенным знакомством с советскими дипломатами Чичериным и Красиным; он, кого на языке прошлого века называли избранником фортуны, гордился своим избранием в почетные члены Моссовета. Так возможно ли не думать о нем, проходя его маршрутом? Мы обогнем остров Свердрупа и проследуем проливом Фрама, и каждое из этих названий отзовется в нас благодарностью и уверенностью, словно витает над советским полярным путем радостный и непреклонный дух Нансена…
На другой день Карское море опять встретило нас штормом, и опять из рубки, как из ложи, мы наблюдали, как в партере беснуется великолепное в гневе жутковато-красивое море, и ждали «сигнала Р», приказа к отступлению. Но то ли прогноз вселял надежду, то ли надоело ждать у Карского моря погоды, то ли Наянов боялся надвигающейся навстречу зимы, а вернее, нынешние волны были все-таки терпимее тогдашней зловредной зыби, но приказ поворачивать так и не поступил. Караван молча и неуклонно шел к востоку, туда, где был откинут для нас мглистый облачный занавес, а за ним лимонной долькой сиял чистый обетованный край неба.
А пока «Марии Ульяновой» доставалось. Она «гуляла» сама по себе, в стороне от общего строя, ходила галсами, стараясь увернуться от бортовой волны. Иногда это ей не удавалось, слышались тяжелые, точно били кувалдой, удары о привальный брус, мелкой дрожью отдавались по всему корпусу, и, когда дрожь стихала, в коридорах еще долго слышались тонкое дребезжание стекла и стоны дерева. Теперь мы смотрели уже не на море, а на овальный нос нашего судна, на то, как оно наподобие циркового тюленя, ловящего мячик, берет этим носом волну. Так еще ходит парусник, стараясь поспеть за ветром.
