Стреляют пачками.
Все всполошились в нашей кумирне.
Решили даже бежать дать знать караулу, расположенному у западных ворот города Ляояна — кумирня расположена против ворот, вне города.
И что же оказалось!
В фанзе, рядом с кумирней, какой-то китаец открывал торговлю и по китайскому обычаю ознаменовывал открытие этого дела бросанием китайских хлопушек.
Говорят о «хунхузах», собирающихся в огромные шайки под предводительством японских офицеров, о готовящемся в Мукдене и Ляояне восстания китайцев.
Поздним вечером, перед отходом ко сну, я слышу в соседней фанзе, занимаемой Ю. Л. Ельцом, какой-то металлический звук.
— Юлий Лукьянович, что вы делаете? — кричу я.
— Заряжаю второй револьвер.
— Зачем?
— А неровен час, кто их знает, этих мерзавцев.
Вы хорошо понимаете, что все мы спим с заряженными револьверами и кинжалами и крепко запираем двери фанз.
Последнее, впрочем, совершенно бесполезно, так как в фанзе легко проникнуть в окно, очень широкое, двустворчатое поперёк, мелкие переплёты которого заклеены тонкой бумагой — окна ничем не запираются.
Все эти тревожные слухи черпают свои основания из полученного известия, что известный «хунхуз» Тулихан, чем-то нами обиженный, перешёл на сторону японцев и, как говорят, собрал огромную шайку.
Двое других известных предводителей «хунхузов» — Тундисон и Тайкел находятся на стороне русских.
Так утверждают хорошо знакомые с «хунхузами» «пограничники», как здесь кратко зовут пограничную стражу.
Как это ни странно, но мы в хунхузах имеем и союзников и противников.
— На их дружбу тоже положиться нельзя, — говорил мне один пограничный офицер, — дружат, дружат, а вдруг и нападут.
Всё это очень странно!
Я не берусь объяснить этого, так как каюсь, во всей этой маньчжурской политике ничего не понимаю, записываю, что слышу и что вижу, записываю с осторожностью, боясь каждую минуту впасть в грубую ошибку.
Не ручаюсь и при этой осторожности за отсутствие таких ошибок.
Вот несколько картинок — результат моей поездки в передовые отряды.
В один из них я прибыл почти тотчас по окончании дела.
Японцы отступили, мы ещё не успели подобрать своих раненых.
Доктор и санитар работают над перевязкой их.
В числе раненых, уже перевязанных и готовых к отправке в госпиталь, японец, взятый в плен.
Он окружён группой солдатиков.
Из лица выражают сострадание, ни малейшей злобы к стонущему врагу.
— Не скули, брат, не скули, — добродушно уговаривают его, — в госпиталь поедешь, господскую пищу есть будешь, поправишься и опять драться будешь.
