Это говорит степенный солдатик с открытым загорелым лицом и добрыми глазами, особенно подчёркивая последнюю фразу, точно, по его мнению, для японца единственно печаль поранения и плена состоит в том, что ему нельзя драться.
«Чудо-богатырь» судит, видимо, по себе и несомненно даже раненый не покинет строя.
И таких, как он, у нас тысячи.
Прекрасен образ русского солдата.
Он ярко проявляется даже в мелочах.
Я сижу с офицером на раскинутой бурке, вблизи группы солдатиков.
Говорит пожилой взятый из запаса.
— Последний год оставался, в ратники мне выдти, — повествует он, — думал я думушку, что сына на будущий год на призыв повезу, ан вышло, что он меня раньше на призыв повёз… Да это не беда, зато дочь просватанную раньше времени замуж выдал… И выпили же мы на свадьбе… В январе-то я в чистую…
— Держи карман шире, лет пять здесь продержат, — шутит над ним молодой солдатик.
— Пять лет, — восклицает запасный, — ох, братцы, это уж много, два-три года послужу, а пять лет не смогу…
— Начальство прикажет, — сможешь…
— Разве что начальство, — соглашается тот.
А вот другая характерная сцена.
Раннее утро.
Маленький отряд стоит заставой на вершине сопки, полусонный офицер потягивается, лёжа на плаще, и дремлет.
Вдали, на сопке, видно даже невооружённым глазом, как копаются японцы.
Вдруг перед офицером вырастает унтер-офицер.
— Позвольте, ваше благородие доложить…
— Что тебе? — вскакивает офицер.
— Так что, ваше благородие, первый взвод просит вас выкушать чашку чаю…
— Что же, пожалуй, принеси, братец…
— Так что, ваше благородие, там способнее…
— Где там?
— Недалече отсюда, ваше благородие…
Офицер идёт и видит, что солдатики, действительно, устроили «способнее».
Сволокли с сопки на пригорок большой гладкий камень, заменяющий стол, а рядом приспособили камень поменьше, в качестве табурета.
На большом камне уже стоит дымящаяся кружка, полная горячего чаю.
Заботливость солдат об офицерах, конечно тех, которых они любят, замечательна.
— Идёшь в походе, жарко, — рассказывал мне один офицер, — подойдёшь к солдатику: «Послушай-ка, у тебя в манерке, кажется, вода есть?» — «Так что, ваше благородие, вам не годится». — «Почему не годится?» — «Так что из грязного ручья брал.» — «Зачем же ты брал?» — «Так что думал: ничего, сойдёт»… И старается от меня уйти. Но при первом чистом ручейке уже несколько манерок, полных воды, протягиваются ко мне. — «Извольте кушать, ваше благородие»…
Таковы, так сказать, бытовые картинки войны.
