Дворецкий. Плохая это штука, судьба ваша! Всякую мерзость, вона, держит о двух ногах, даже простуда их, мерзавцев, не берет, а хозяина недуг косит и того гляди в могилу утащит. Я уж и священника хотел, а он все ни в какую. Думает, оклемается.
Хор. Может, и вправду все наладится? Человеческое тело — занятная штука: кажется, хрупкая, с одной стороны, а с другой — не так уж просто и разрушить.
Дворецкий. Вот он и разрушает, и оно изрядно разрушается, доложу я вам. Это ужасная болезнь, просто кошмарная. Но — он держится. Изо всех сил держится. Он прекрасно понимает, что останется после него.
Хор. После него? Останется?
Дворецкий. Ну конечно! Останутся пьесы Шекспира!
Хор. Мой дорогой наивный друг. Дело в том, что пьесы Шекспира, конечно, останутся, но, увы, к графу Рэтленду они не будут иметь уже ни малейшего отношения.
Дворецкий. Да что вы такое говорите!
Хор. Игра слишком затянулась. Затянулась настолько, что закончить ее нет уже никакой возможности. Все верят в Шекспира и нереальный Шекспир стал настолько реальным, что оттенил реального Рэтленда. Вот в чем штука, друг мой. Вот, в чем вся соль — и вся беда этой прекрасной, опасной и донельзя азартной игры. Игры, в которую оказались вовлечены не только ее создатели, но и все зрители, а там и — кто знает? — и весь мир. Все, все без исключения поверили в Шекспира! Вот он, невероятный, ни с чем не соразмерный итог игры!
Дворецкий. Господи ты Боже мой! Зачем же вообще надо было затевать эту чертову игру? Зачем, скажите на милость?
Хор. О, мой милый! Какой своевременный вопрос. Посмотрите-ка на вот этих (показывает в зал). Они второй час задаются тем же самым вопросом. Затевать игру нужно было ради одной-единственной цели — удовольствия.
Дворецкий. Удовольствия? Чьего удовольствия?
Хор. Нашего с вами. Ну и — своего собственного. Ну и, конечно же, их (показывает в зал).
Дворецкий(фыркает). Пф-ф-ф-ф…
Хор. Не фыркайте, друг мой, не стоит! В самом деле, в жизни нет ничего прекрасней великолепной, тщательно спланированной и продуманной игры, которая нас всех переживет. А когда в эту игру играют еще и лучшие люди своего времени… О-о-о…
Дворецкий. Нет, нет, даже думать об этом не желаю! Ну, в самом деле, кто поверит, что полуграмотный болван, торгаш, еле-еле умеющий подпись поставить на бумажке, смог сочинить такие великолепные пьесы! Кто поверит в такую глупость?
Хор. Кто поверит? Да все. Все поверят. Я вам больше скажу — все в это уже верят.
