Честер. Ничего. Уйдет в историю. Прекратить сочинять. Многие поэты бросали сочинительство и уезжали из шумных городов куда-нибудь в провинцию, к родственникам. Некоторые обзаводились семьями. Некоторые начинали торговать. Некоторые — замечу! — даже начинал успешно торговать, куда успешнее, чем писали стихи.
Джонсон. И вы всерьез желаете Шекспиру именно такой судьбы?
Честер. Она, по крайней мере, не вызовет подозрений. Зато игра завершится так, как и должна.
Донн. Мне кажется, Честер, что мы так невесть до чего договоримся. Первоначальная идея мне кажется куда более осуществимой.
Честер. Да-да, давайте вернемся к первоначальной идее! Собрание трудов Шекспира? Под одной обложкой? In folio?
Джонсон. Именно так, мой друг. Именно in folio. Финальный труд, подведение итогов.
Донн. Но для чего же думать об этом собрании прямо сейчас, когда… когда наш Шекспир еще бодр и здоров, когда и мыслей нет о каком-то подведении итогов? В конце концов, Шекспир молод и вполне может сочинить еще не один десяток весьма и весьма достойных пьес.
Джонсон. Увы, увы… Все не так уж и хорошо, как вам может показаться, старина… Все куда печальней.
Донн. Неужели?…
Честер. Но как же…
(Джонсон молча кивает. Затемнение)
(входят Хор и Дворецкий)
Хор. В те годы, в те далекие годы, врачи были чем-то средним между профессиональными шарлатанами — и, о да, — профессиональными актерами. Нет, они, конечно, кое-что могли. Например, приложить пиявку. В конце концов, пустить кровь. Некоторые знали целебную силу трав — но таких, в большинстве случаев, считали колдунами.
Дворецкий. Да-да, хозяин настолько плох, что уже впору обращаться к колдунам. Эта поездка в Данию совсем его доконала… Перемена климата, этот долгий путь на корабле… Мой хозяин уже не мальчик, при этом его разум все так же светел, но вот тело… Тело его измождено и практически уничтожено.
Хор. И врачи ничего не в состоянии сделать. Об этом я и говорю.
Дворецкий. Вся надежда только на нее одну. На госпожу. Она ходит за хозяином, как тень, отзывается на каждый зов, сидит у постели, не смыкая глаз. Я вижу, как он ей благодарен, но…
Хор. Но врачи ничего не в состоянии сделать. Да. Да, я понимаю.
Дворецкий. Эх, приятель, ежели бы вы понимали! Хозяин — он же ничего дурного и в жизни никому не сделал! Мухи не обидел! Конечно, горяч бывал, но и отходчив сразу же. Ничего плохого не могу сказать о хозяине — так за что же его-то так?
Хор(пожимая плечами). Судьба?
