Рэтленд. Мальчик согласился. Мальчику понравилась эта игра — и так же пришелся ко двору глуповатый скряга Шакспер, с которым многие стали соотносить нового автора. И мальчик, и его воспитатель придумали новому автору звучное имя — Шекспир, «потрясающий копьем».
Бэкон. И вот тут и возникает вопрос, на который я не могу найти ответ… Сегодня, когда тот мальчик, которого я знал, вырос — почему ему не выйти из тени? Почему Шекспир продолжает жить? Почему не явить миру свое истинное лицо, не сбросить маску, которая только и норовит прирасти к собственной коже?
Рэтленд. Я отвечу вам, учитель. Отвечу вам от лица сегодняшнего Рэтленда — и от лица того мальчика, которым Рэтленд был когда-то… На то есть две причины. Первая — Шекспир связывает мальчика с его детством. Навсегда. Навеки. Пока жив Шекспир — живы воспоминания. Страшные воспоминания, которые мальчик отдал Шекспиру, чтобы не мучиться от ночных кошмаров, но которыми этот мальчик очень дорожит… Однажды — я помню этот вечер, как сегодня, и Шекспир его помнит тоже — отец пришел ко мне и рассказал, как Ее величество передала ему горестную роль плакальщика на похоронах шотландской королевы Марии… О, как он рассказывал об этом! Королева взошла на эшафот и благословила палача… Рука его не дрогнула — он сделал свое дело одним верным ударом, милостиво лишив королеву жизни за мгновение. И вот — палач поднимает за волосы отрубленную голову: и толпа кричит в изумлении: в этой голове, в этом лице нет ничего общего с красавицей Марией — палач поднимает за абсолютно седые волосы голову старухи… Жизнь ушла из нее вместе с молодостью, явив всем истинное лицо смерти…
Бэкон (задумчиво). Вот откуда эти смерти, эти казни в пьесах Шекспира… А какова же вторая причина? Вы говорили, что этих причин — две…
Рэтленд. Есть и вторая. Куда более важная. Воспоминания… Что они, собственно, такое? Призрак прошлого, не более… Есть куда более важная причина. Как когда-то Шекспира вызвали к жизни мальчик вместе с его учителем, союз двух равных умов, но разных возрастов, так Шекспир продолжился в куда более тесном союзе… Роджер, Шекспира нет без Елизаветы. Шекспира нет без моей жены. Она — мой светлый гений, моя покровительница, и ей мы должны быть благодарны за отточенность стиля Шекспира. Она переписывает пьесы, она проходится по ним своей рукой, совершенствуя строки до ангельского благозвучия. Она все понимает и чувствует куда лучше меня. Она — куда больше Шекспир, чем я. Я — всего лишь сочинитель. А она — гений.
