Рэтленд. Да не томите же, спрашивайте!
Бэкон. Понимаете, Рэтленд, вот ведь, в чем штука… В наше время, когда театр уже почти перестал быть одни-единственным развлечением, когда люди ходит поглазеть на подмостки не только для того, чтобы позабавиться очередной сценкой из давних дней — в наше время, когда театр становится чем-то… Чем-то большим, чем был раньше… И уже не зазорно, решительно не зазорно сочинять для театра и подписывать сочинения своим именем. Вон, Бен Джонсон этого не чурается. А вы…
Рэтленд. А что я?
Бэкон. А вы продолжили ту давнюю игру, в которую мы с вами начали играть еще в детстве. Но я-то считал это забавой одинокого ребенка, а вы сделали ее не столько забавой, сколько целью жизни… Вот я и хочу вас спросить, мой дорого Рэтленд, мой маленький Роджер — зачем? Почему?
Рэтленд. Почему?… Вам действительно не понятно?
Бэкон. Нет. Совершенно не понятно. Я все еще вижу маленького мальчика, друга моего старого друга Джона, человека великих достоинств, невероятной храбрости и безукоризненной чести. Я вижу несчастного мальчика, который остался совсем один, мальчика, потерявшего отца, потерявшего надежду… Мальчика, которого я приютил в своем доме, с которым мы допоздна засиживались в библиотеке, мальчика, который с детского возраста проявил недюжинный поэтический талант. Мальчика, который принес мне написанную им пьесу — и это… Это был шедевр. Это поражало — как столь юный, неопытный ум мог породить такое совершенство…
Рэтленд. Я опущу слова о совершенстве, дорогой Фрэнсис, но вот то, что ум мальчика взял и породил новую пьесу — в этом нет ничего удивительного. Слишком многие впечатления навалились на меня, словно снежный ком… Воспоминания и фантазии овладели мной — и вот тут-то все и началось. Эти пьесы — они не рождаются откуда-то, они возникают сами по себе, словно кто-то нашептывает их мне на ухо…
Бэкон. Я помню. Я помню — и именно тогда я впервые сказал мальчику, что он — счастливейший из смертных, ведь ему суждено слышать голос Бога…
Рэтленд. Назовем это так.
Бэкон. Я был поражен. И именно тогда я предложил маленькому мальчику сыграть в удивительную, невероятную игру. Никто бы не поверил в то, что юноша из благородного семейства, еще и потерявший отца, вдруг открыл в себе невероятный поэтический дар. И я предложил ему забаву — невероятную, но очень простую. Поиграть в простолюдина, поиграть в нового автора — возникшего из ниоткуда, и который затем возьмет да и уйдет в никуда. И мальчик — понял… Мальчик согласился.
