Сесил(вздохнул). Слава Богу, завершено и решено!
Бэкон(печально). Боюсь, мой друг, что новую пьесу Шекспира мы увидим не скоро…
Сесил. Я так не думаю, любезный Фрэнсис! Заточение, уединение, отдаление от красавицы жены — все это стимулирует работу мысли и желания выразить себя в стихах или прозе. Спросите у любого поэта.
Бэкон. Опыт — вот основа всего. Творчества в том числе. Только поэт пропускает опыт через себя, словно губка впитывает жизнь, как иссохшаяся почва влагу, так и поэт втягивает в себя впечатления… И наш Шекспир — тому не исключенье.
Сесил. И если он пройдет через страданья, то это только ему на пользу. Наше дело — страданья облегчить, что мы и сделаем, с благословения ее величества. И, знаете, дорогой Фрэнсис, я недооценивал ее величество… Я слепо полагал, ничтожный глупец, что она и не догадывается о том, каким образом появляются на свет пьесы мистера Шекспира…
Бэкон. Народ считает, что пьесы пишет владелец театра — этот толстый забавный человечек…
Сесил. Да, да… Но ведь любая тайна становится явью… Рано или поздно. А когда монарх в курсе — то и подданные тоже скоро станут осведомлены… Что ж, возможно, ссылка — лучший выход для Рэтленда…
Бэкон. В таком случае — думаю, что следующая пьеса мистера Шекспира нас удивит…
Сесил. Чем же?
Бэкон. Боюсь, это будет — трагедия…
Мы снова в Тауэре. На лавке сидит Рэтленд. Перед ним — миска с похлебкой, он что-то выцарапывает ложкой на стене. Тюремщик открывает дверь — и впускает Роберта Сесила. Рэтленд вскакивает, прячет ложку.
Сесил. Не надо паники, я вижу все… Что там вы накорябали на стенке? (смотрит) Итальянский… Не разбираю. Ну да черт с ним! Я надеюсь про королеву, про ее министров ничего крамольного?
Рэтленд. Ни слова. Просто выклик несчастного, что заперт в подземелье — при этом ни за что…
Сесил. Я верю, верю… Жалуйтесь последующим жителям тюрьмы на вашу участь, Рэтленд. Пусть они о вас поплачут, если разберут (улыбается) написанную вами тарабарщину.
Рэтленд. Я им иные опусы оставлю…
Сесил. Оставите, кто ж спорит! (вздыхает, садится рядом с Рэтлендом) Завтра суд. И участь заговорщиков бесспорна. Граф Эссекс попадет на эшафот, на каторгу отправят Саутгемптона… Жаль, очень жаль — палач вторые сутки не вылезает, гад, из кабака. (задумчиво смотрит в сторону) Вот раньше — были казни!… Сталь отточена как бритва, ррраз! — и нету головы… А ныне! Да и сила палачей уж не в пример тем давним временам. Вот вспомним нашу дорогую Анну, дочь Томаса Болейна, королеву. Одним ударом голову снесли — как выдох просвистел топор… И смерть мгновенна, и народу радость, потеха, будет что поведать детям: «Когда ты будешь плохо кушать кашу, придет палач и голову отрубит… Ууууу!…»
