Что ж, поглядим на узника другого…
(тюремщику) Откройте дверь
! (входит в камеру, Саутгемптон поднимает голову, пристально смотрит на Сесила) Граф Саутгемптон! Рад видеть вас!
Саутгемптон(сухо). Взаимности не ждите.
Сесил. Что за грубость! (прохаживается по камере) У вас уютно. Что там из окна вы видите? (пытается подпрыгнуть, не допрыгивает) Вот, дьявол, высоко! Не дотянусь… Но воздух, свежий воздух — и щебет птиц, луна, морской прибой… Соскучились по этим милым звукам?
Саутгемптон. Не ваше дело.
Сесил. Грубо, грубо… Жаль, мой милый граф, что вы не на свободе. Я взял бы вас на конную прогулку. Я — неплохой наездник, доложу вам, хотя слегка мешает это (показывает на горб) и вот это (показывает на ногу). Мне сделали специальное седло, и в нем могу я запросто держаться, не хуже вас. Теперь представьте — вечер, темный лес, луна… Возможно, парочка ночных воров, но вы своим мечом отгоните их, правда, граф? Мы скачем, скачем, скачем — куда глядят глаза, и только ветер свистит в ушах, и звезды в небесах нам освещают путь… куда мы едем? Ответьте, граф, куда я вас веду? Не знаете! Я вам отвечу: прочь из Лондона, из Англии, из жизни. Вы сами выбрали дорогу, по которой вам до конца скакать. Но — в одиночку…
Саутгемптон. Убийца…
Сесил(делано удивленно). Я? Нет!
Саутгемптон. Убийца из убийц… И я не отрекусь от этих слов! Вам, Сесил, вам, не мне, не Эссексу, а вам, вам было суждено томиться здесь, в Тауэре, среди этих стен, средь крыс и вшей, среди убийц, воров!…
Сесил(разводит с улыбкой руками). Помилуйте, мой друг, какие воры? Здесь лишь одни бунтовщики сидят… Как кормят, кстати, вас?
Саутгемптон. Не ваше дело!
Сесил. Опять «Не ваше дело»! Ну дела! А мой отец любил вас, Саутгемптон! Довольно часто в замке у него вы веселились… Я же это помню — вы, Эссекс, Рэтленд… Кто еще там был? Скажите, Саутгемптон, кто еще был вхож в ваш круг? Кто был бунтовщиком? Кому пора помочь залезть на плаху? Чью голову вы можете сейчас вместо своей подсунуть под топор? Вы можете — лишь имя назовите, я вас помилую, даю вам слово чести!
Саутгемптон. Нас было двое. Рэтленд — ни при чем.
Сесил. Не верю. Саутгемптон, я не верю!
Саутгемптон. Он — ни при чем. Нас было двое — я и Эссекс. Рэтленд долго был в Европе…
Сесил. … И нахватался вольнодумства там!
Саутгемптон. Нет, он учился… он писал стихи. Спросите сами — у графини Пембрук, у Джонсона, у Донна — подтвердят: он не политик, он поэт, мыслитель, но он не бунтовщик!
