— Надо же во что-то верить.
— Я верю. Я верю в тебя и меня, а еще в то, что мы выберемся отсюда и построим совместную жизнь, когда мы сможем…
— Знаю, когда бы и где бы ни захотели. — Она вздыхает. — О, Лале, если бы только.
Лале поворачивает ее лицом к себе:
— Быть евреем для меня не самое главное. Я не отказываюсь от этого, но я прежде всего человек, мужчина, влюбленный в тебя.
— А если я хочу сохранить свою веру? Если она по-прежнему для меня важна?
— Не мне это решать.
— Нет, тебе.
Они погружаются в неловкое молчание. Он смотрит на ее лицо с опущенными глазами.
— Я не против того, чтобы ты продолжала верить, — ласково говорит Лале. — По сути дела, я стану поощрять тебя в твоей вере, если она много для тебя значит и поможет остаться со мной. Когда мы вырвемся отсюда, я буду поддерживать твою веру, и когда у нас пойдут дети, они смогут перенять веру матери. Это тебя устраивает?
— Дети? Не знаю, смогу ли я родить детей. Боюсь, я вся ссохлась внутри.
— Однажды мы вырвемся отсюда, и я смогу немного тебя подкормить, и у нас родятся дети. Красивые дети, похожие на маму.
— Спасибо, любовь моя. Ты заставляешь меня верить в будущее.
— Хорошо. Значит ли это, что ты наконец скажешь свою фамилию и откуда ты родом?
— Пока нет. Я говорила тебе, это случится в тот день, когда мы уедем отсюда. Пожалуйста, не спрашивай меня больше.
* * *
После расставания с Гитой Лале разыскивает Леона и некоторых других из блока 7. Стоит прекрасный летний день, и он намерен, пока это возможно, насладиться солнечным теплом и общением с друзьями. Они садятся у стены барака и заводят незатейливый разговор. При звуке сирены Лале прощается с ними и идет обратно в свой барак. Подходя к зданию, он чувствует: что-то не так. У входа стоят цыганские дети, не бегут ему навстречу, а отходят в сторону, когда он проходит мимо. Он приветствует их, но они не отвечают. Открыв дверь своей комнаты, он моментально понимает почему. На койке разложены драгоценности и деньги, вынутые из-под матраса. Его поджидают два эсэсовца.
— Потрудись объяснить это, Татуировщик!
Лале не знает, что сказать.
Офицер выхватывает из его рук портфель и высыпает на пол инструменты и бутылочки с чернилами. Потом они складывают ценности в портфель. Направив на него пистолеты, они зна́ком приказывают идти вперед. Дети отступают в сторону, когда Лале выводят из цыганского лагеря. Как он полагает, в последний раз.
* * *
Лале стоит перед Хустеком. Содержимое его портфеля рассыпано по столу обершарфюрера.
