Избранное | страница 9



Мир нуждается в обновлении — это лейтмотив всего творчества Переца, который навсегда останется в памяти народов как человек, не знавший обывательского покоя, друг обездоленных, страстный борец за счастье.

Р. Рубина

Избранное


Холмский меламед[1]

Пер. Р. Рубина

огда-то мир настолько погряз в грехах, рассказывает Шахне людям, столпившимся вокруг него в синагоге, что многие начали опасаться, как бы всемогущий в великом гневе своем, забыв данную им клятву, не открыл небесные врата и не обрушил на землю второй потоп, на этот раз без Ноя и без его ковчега. Словом, дошли до крайности, упаси господи! Даже скрытые праведники, представьте, перестали доверять себе, и все тридцать шесть праведников[2] решили собраться на совещание в Браткове. Они сидели и думали семь дней и семь ночей. Некоторые уже склонялись к тому, чтобы объявить весь мир греховным — пусть придет мессия и… конец. Но один из них, простой еврей, водонос, заупрямился: нет и нет! Тут с неба донесся чей-то глас и появился архангел Гавриил, — видно, сам бог не возражал против объявления мира греховным. Но нашему водоносу все нипочем: такого греха он на душу не возьмет. Спорили долго, пока не сошлись на том, что надо разделаться со злым духом.

Скрытые праведники были обыкновенными бедными евреями — водоносами, сапожниками, дровосеками, каменотесами и все в этом роде. Только один из них незадолго перед тем получил богатое наследство от тети, умершей в Александрии, что в Египте. И вот на его деньги, пока золотой телец не успел еще совратить его, привезли из того же Египта евнуха.

Привезли, значит, евнуха и нарядили его цадиком:[3] борода, пейсы, голая грудь, строченый кафтан, башмаки и белые чулки. «Попробуй одолей-ка этого цадика!» — стали подзадоривать злого духа праведники.

Злой дух, конечно, тут как тут, откуда ему было знать? Увидев еврея с бородой и пейсами, он расхохотался во все горло: ха-ха-ха! Большое дело склонить такого к греху!

Злому духу и в голову не приходило, что перед ним евнух. И вот он садится рядом, начинает балагурить, улещивать его, сыплет шутками и непристойностями. А евнух хоть бы улыбнулся, ведь он ни слова не понимает. Злой дух даже охрип. Первый раз ему с таким трудом дается цадик. Злой дух свистнул — и, не приведи господи, откуда взялось столько женщин: и важных, и простых, и молодух, и всяких других особ женского пола. Приближаются пара за парой, как «нечистые» птицы к Ноеву ковчегу. И одеты: кто в кринолине, кто без кринолина, одна вся закутана, и лицо даже закрыто, а другая — чуть не голая. И у каждой своя повадка: и смех, и слезы, и крик, и брань, но все их усилия — как об стену горох. Злой дух обливался потом, колол бы весь день дрова, и то бы так не устал, а евнуху хоть бы что… Злой дух свистнул второй раз — и появилась сама Рохов-распутница