— Держи. — Эй Джей с грохотом ставит передо мной тарелки с сэндвичами.
Разглядываю толстые куски бекона и говядины, зажатые между треугольничками хлеба, зеленью и дольками томатов. Они такие не совершенные. Все разной толщины, кривые. Но от этого, почему-то, не менее прекрасные. Возможно, со мной что-то не то происходит, но, кажется, все, к чему эта девчонка не прикоснется, становится лучше.
— Так… почему ты зовешь себя Эй Джей? — Решаюсь задать вопрос. — Я слышал, как твой отец называл тебя Элис.
Она садится напротив меня и ставит на стол банку с арахисовым маслом.
— А почему ты носишь эти стремные шмотки? А? — Кладет локти на стол и упирается подбородком в кулачки. — Вот точно в такой же рубашке моего деда хоронили. Зуб даю. А брюки… — Приподнимается, чтобы взглянуть на мои ноги через стол. — Парень, должна тебя огорчить. Фасончик у них такой, будто ты кучу наложил, сечешь?
Меня бросает в жар.
— Мама говорит, это классика… Аккуратно, элегантно, практично. Еще она никогда не выходит из моды. — Заливаюсь краской.
— Тебя обманули.
— Но мама…
— А ты за мамкину сиську до старости собрался держаться? — Усмехается она.
Зачерпывает арахисовое масло указательным пальцем и слизывает языком.
— Я не… — У меня дыхание перехватывает, когда ее язык прячется меж пухлых розовых губ.
— А завтра она тебе невесту выберет. Из своих. Ну, из роботов, помешанных на чистоте и этикете. — Эй Джей деловито зачерпывает новую порцию масла. — И сосватает. Ты согласишься?
— Н-нет… — Выдыхаю я. — Не-е-т!
Беру дрожащими пальцами сэндвич.
Не хочу робота. Только не это.
— А теперь давай, рассказывай, — она берет ложку и мажет масло на хлеб, — что у вас приключилось пару дней назад?
Впивается зубами и откусывает большой кусок хлеба. Жует, облизывает губы. Меня это зрелище завораживает. Заставляет забыть, как нужно дышать.
— Ты о чем? — Еле выдавливаю.
— Ну, о том, как ты притащился домой во рванье со сбитыми коленями. — Эй Джей одаривает меня очередной сияющей улыбкой. — Я все видела. — Довольно кивает. — И слышала. Твоя мать визжала так, будто ее индюк в задницу клюнул!
И я невольно начинаю смеяться. И рассказываю все, как на духу. И вижу, как она реагирует: ее зрачки расширяются, рот открывается от удивления, сэндвич падает на тарелку и разваливается.
Для меня заявиться домой в таком виде было настоящим геройским поступком, но, увидев одобрение в глазах этой девчонки, я понимаю, что оно того стоило. И говорю, говорю, снова и снова расписываю все в деталях.
