Тур — воин вереска | страница 77

— Ты не говоришь, но я и так знаю, откуда этот нож, — у мёртвого взял...

Блеснули обидой у Винцуся глаза:

— И вовсе не у мёртвого!.. И ни на какое поле я не хожу. И никто туда не ходит, там нечего брать.

И Винцусь рассказал, что всё уже забрали русские солдаты — все брошенные телеги собрали, и ружья, и пушки, и шпаги, и обшарить карманы не забыли, и сбили в стада разбежавшийся скот.

По этому подробному рассказу Любе стало понятно, что на поле братик всё же ходил.

— Откуда же тогда такой красивый нож, если не у мёртвого взял? Скажешь, под кустиком нашёл?

Винцусь понял, что от Любы не отвязаться; может, даже пожалел он уже, что похвастал. Взялся объяснять:

— Тот швед не мёртвый был, а вполне даже живой. И я не украл этот нож, а из руки вытащил. Отнял, — несколько покривил душой он. — Рука ещё тёплая была. И сильная. А раненый ещё пальцами шевелил, а потом глаза открыл и смотрел и даже что-то говорил не по-нашему.

Однако сестра не очень-то верила его байкам; хорошо знала, что мальчики в этом возрасте — даже из лучших шляхетских семей — склонны приврать.

— Что же это был за швед? Солдат? Офицер? — допытывалась девушка. — А может, вовсе и не швед, а русский, православный?

— Швед это был, швед, — уверенно кивнул Винцусь. — Я его даже узнал...

— Как узнал? — удивилась сестра. — Неужто ты его уже где-то встречал?

— Да и ты его, Люба, встречала. Это тот самый швед, что разбойников тогда связал и увёл, помнишь?., а потом повесил...

— Как повесил?

— А ты разве не знала? Недалеко и отвёл, на дубу, что в бору, и повесил. Мужики потом сняли, закопали... А тебе, видать, не сказали — не хотели пугать... Но я-то узнал его. Правда, не сразу — потом уж, когда убежал... ушёл то есть. Иду я и думаю себе: отчего-то лицо мне его знакомо?..

Любаша оставила игривый тон, посерьёзнела, задумалась на минутку и взглянула на брата уже испытующе:

— Если это тот самый офицер, почему же ты не помог ему? Он же нам тогда очень помог... Вернулся бы ты к нему да помог. А ты убежал... ушёл как бы.

Винцусь не вполне уверенно покачал головой:

— Очухается. К своим уползёт. На дороге подберут. Или русские возьмут в плен; они многих взяли.

Зато Люба была уверена, когда сказала:

— Нет, братик! Помочь этому человеку мы должны. Это наш долг. Готовь-ка своего конька и мне лошадку оседлай. Но никому не говори, куда мы с тобой поедем... Быть может, ещё не поздно.

Любаша поначалу беспокоилась, найдёт ли Винцусь то место, где он оставил вчера раненого шведа, но братик заверил, что помнит место хорошо; его даже несколько задело за живое беспокойство сестры, поскольку окрестности имения и Рабович он давно знал как свои пять пальцев; один палец, мизинчик, — это речка Реста на севере; а другой палец — это река Проня, глубокая и полноводная, бегущая в здешних местах строго с севера на юг; а третий палец — это болотистая речушка Леснянка, впадающая в столь же болотистую Лужицу, что есть четвёртый палец; ну а пятый палец — это река Сож, протекающая на юге, под Пропойском, самый большой палец, и до этой реки не однажды добирался в своих странствиях Винцусь. Так мальчик рассказывал сестре о местных реках, загибая пальцы на левой руке, но Люба, кажется, не очень внимательно его слушала. Она теперь тревожилась — живой ли вообще тот раненый швед... ведь сражение произошло позавчера, а раны его кровоточили, и ночи уже холодны и вполне можно замёрзнуть, и волков в лесу развелось — тьма, и рыщут они стаями, им раненого солдата задушить — только ухватить половчее; да мужики ходят злые по лесам, раненых добивают и обирают...